Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Любое обобщение многовековой истории государства ведет к определенным упрощениям, неизбежным при схематизации сложного и неоднозначного исторического процесса. Вместе с тем, как показывает «История России» Лонгмана, отсутствие единой исторической схемы, выдержанной на протяжении всех томов серии, также не свободно от издержек. Дело в том, что представления об историческом развитии авторов отдельного тома могут не умещаться в тот хронологический период, который отводится этим авторам в рамках всей серии. Это в полной мере относится к монографии С. Франклина и Дж. Шепарда, хронологическая граница которой обозначена в заглавии как 1200 г. Между тем, один из наиболее оригинальных тезисов, который выдвигают авторы, заключается в том, что они, вопреки традиции, отказываются противопоставлять Киевскую Русь как цельное государство удельной Руси как совокупности независимых или полунезависимых княжеств: «Новые политические устремления областных центров не заменили, а включили в себя общую для всех идею единства династии, языка и веры». При таком понимании истории домонгольской Руси 1200 г. в качестве хронологической границы оказывается non sequitur . После 1200 г. на Руси ничего не изменилось — по крайней мере, в исследовании С. Франклина и Дж. Шепарда о каких-либо принципиальных изменениях не говорится ни слова. Естественным хронологическим барьером могло бы быть монгольское нашествие, или, с меньшим основанием, — битва на Калке, или, что еще более проблематично, — захват Константинополя крестоносцами в 1204 г. (связям Руси и Византии в книге «Начало Руси» придается большое значение). Так или иначе, налицо противоречие между общим замыслом серии и концепцией отдельной книги, входящей в эту серию. [886] См. также об этом: Петрухин В. Я . [Рец. на кн.: Franklin S., Shepard J. The Emergence of Rus: 750–1200. London, 1996] // Славяноведение. 1998. № 2. C. 122.

Каковы бы ни были издержки, связанные с первоначальным планом «Истории России» Лонгмана, ясно, что сама идея предложить ведущим специалистам независимо друг от друга высказаться о том или ином периоде в русской истории, — эта идея способствовала созданию весьма неординарного памятника историографии. Эта идея нацеливала авторов на создание не столько событийной, сколько проблемной истории Русского государства. Своеобразие всей серии, разумеется, положило отпечаток и на ту книгу, которая предлагается вниманию русского читателя и которая, будучи последней вышедшей в свет книгой серии, одновременно — в историческом плане — открывает «Историю России» Лонгмана.

Задача первопроходцев — всегда самая трудная, а когда перед авторами книги и их читателями лежит исторический путь длиной почти в пятьсот лет, как в случае с первой книгой в «Истории России» Лонгмана, — трудности заметно возрастают. Поэтому важно подчеркнуть, что «Начало Руси» представляет собой развитие целостной и вполне оригинальной концепции, показывающей, «откуду Руская земля стала есть». При этом необходимо учесть следующее. Хотя объем научной литературы, посвященной началу Руси, с трудом поддается обозрению, попыток создать единую и продуманную схему, показывающую зарождение Русского государства и первые шаги в его развитии, совсем немного. Это одна из причин, по которой книга С. Франклина и Дж. Шепарда безусловно привлечет внимание не только любителей старины в широком смысле слова, но и ученых, специализирующихся на изучении древнейшей русской истории.

В историографии XX в. можно, пожалуй, выделить только две сколько-нибудь законченные или, во всяком случае, достаточно влиятельные концепции, с которыми соглашаются или от которых отталкиваются, которые, одним словом, волей-неволей явно или подспудно имеют в виду авторы книги «Начало Руси». Концепции эти принадлежат, соответственно, идеологам, разработавшим марксистско-сталинскую схему русской истории, и историкам, построившим свою теорию в русле идей евразийцев. При всех различиях в условиях их зарождения и в дальнейшем развитии, названные концепции поразительным образом сходятся в основополагающей мысли — в мысли об имперском размахе политических амбиций Руси с первых лет ее существования. По-видимому, это объясняется компенсаторной функцией той и другой концепции, когда политические или экономические неудачи в настоящем восполняются историческими мифами, акцентирующими внимание на прогрессивности — в категориях исторического материализма — имперских замыслов древних славян (такова позиция сталинского национализма) или на самобытности исторического пути Западной Евразии, возникшей на пересечение западноевропейских, византийских и азиатских влияний (таково представление евразийцев). [887] Ср. Игнатов А. «Евразийство» и поиск новой русской культурной идентичности. Пер. с нем. // Вопросы философии. 1995. № 6. С. 49–64. Скажем несколько слов о каждой из концепций.

Не лишним будет напомнить, что схема русской истории, которой придерживались первоначально русские марксисты (позднее их исторические взгляды получили официальную оценку как вульгарно-социологические), не выбивалась слишком резко из общего русла русской исторической науки дореволюционной эпохи. Так, например, Н. А. Рожков, вслед за В. О. Ключевским, подчеркивал значение внешней торговли (а не сельского хозяйства) как одной из основ экономической жизни Киевской Руси (по крайней мере, для верхних слоев ее населения). М. Н. Покровский — общепризнанный глава марксистской исторической науки на начальном этапе ее существования не находил принципиальных возражений против взглядов норманистов как они были сформулированы В. Томсеном. [888] Томсен В. Начало Русского государства. M., 1891. Основные положения норманнской теории разделял поначалу и Б. Д. Греков. См.: Греков Б. Д. Феодальные отношения в Киевском государстве. М.; Л., 1936. С. 12–19. Перелом наступил в 1930-е гг., когда первоначальные идеи мировой революции оказались в противоречии с реальной политикой Советского государства и когда потребовалось пересмотреть историческую роль государства, в том числе его значение в решении национальных проблем. Пересмотр древнейшей истории Руси шел, в соответствии с эволюцией партийной доктрины, от переоценки общественного строя к откровенному национализму, когда перед историками встала задача опрокинуть в прошлое тезис о том, что «союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь» — строки, которые были утверждены как стихи гимна в 1943 г. [889] О повороте к национализму см.: Верт Я. История Советского государства: 1900–1991. Пер. с франц. 2-е изд., испр. М., 1995. С. 261–264.

Первый симптом изменения генеральной линии — это критические замечания И. В. Сталина, А. А. Жданова и С. М. Кирова на проект учебника по истории СССР (1934 г.), которые определялись советскими историками как важнейшие вехи в развитии марксистской историографии. [890] Сталин И., Жданова А., Киров С. Замечания по поводу конспекта учебника по истории СССР // К изучению истории: Сборник. М., 1937. С. 22–24. И. И. Смирнов утверждал, что «в этих "замечаниях" историки СССР получили важнейшее принципиальное указание, что гранью, отделяющей феодальный период от дофеодального, является закрепощение крестьян». [891] Смирнов И. И. Проблемы крепостничества и феодализма в советской исторической литературе // Двадцать пять лет исторической науки в СССР. М.; Л., 1942. С. 96. В переводе с того незамысловатого эзопова языка, на котором выражались тогдашние директивы партии в области науки, это означало, что советским историкам надлежало найти или, если найти невозможно, изобрести те черты, которые позволили бы подвести социальный строй Киевской Руси под понятие феодальной формации. Идеологический заказ партии был, разумеется, выполнен: в результате «дискуссии» коллегия историков пришла к выводу, что киевское общество было не «рабовладельческим», а «феодальным». [892] Греков Б. Была ли древняя Русь рабовладельческим обществом? // Борьба классов. 1935. № 3. С. 69–75. Этим, однако, заказ партии не ограничивался, хотя националистическая тенденция обнаружилась чуть позже. Если школа М. Н. Покровского осуждала колониальную политику Российской империи, признававшейся «тюрьмой народов», то теперь колонизация рассматривалась как относительное благо в связи с цивилизаторской ролью Русского (читай Советского) государства. [893] Подчинение исторических фактов современной национальной политике, пожалуй, наиболее ярко выразилось в платформе партии по вопросам истории Казахстана. См.: Шоинбаев Т., Айдарова X., Якунин А. За марксистско-ленинское освещение вопросов истории Казахстана // Правда. 1950. 26 декабря. № 360 (11832). С. 2–3. Преимущества этатизма, заявляет Б. Д. Греков, были ясны уже народам и племенам, оказавшимся под властью Киева. В соответствии с функциями государства, как их определил И. В. Сталин, историк утверждает, что эти народы и эти племена будто бы «видели преимущества сильной государственной власти как для упрочения своей экономической и политической мощи, так и для отражения постоянной внешней опасности». [894] Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 451. Ср. Сталин И. Отчетный доклад на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП(б) // Сталин И. Вопросы ленинизма. 11-е изд. М., 1939. С. 604.