Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Характеристика народа, сведения о котором так плохо обеспечены источниками, как то имеет место в отношении русов, естественным образом выводится из его функции, т. е. из сведений о его деяниях. Рассматривая деятельность русов на территории Восточноевропейской равнины, С. Франклин и Дж. Шепард приходят к выводу, что успехи скандинавов-русов в новой для них среде обитания были обеспечены присущими им свойствами — алчностью (в историческом понимании она скорее оказывается положительным качеством) [924] Нужно учесть также, что представления о богатстве, а соответственно — об алчности в ту эпоху, которой посвящена книга, существенно отличались от теперешних. См.: Данилевский И. Н. Древняя Русь… С. 118–125. и способностью адаптироваться к любой ситуации. Как говорится во введении, «ни на одном этапе исторического развития мы не видим, чтобы русы следовали какому-либо общему плану или действовали по раз и навсегда установленным правилам. Они искали и использовали удобные случаи, выдумывали на ходу, рассматривали возможность альтернативных действий. Они приспосабливали и преобразовывали свои обычаи и для того, чтобы достичь своих целей, и для того, чтобы справиться с последствиями того, чего они достигли: ведь они имели дело с социальными и политическими результатами своих собственных успехов в развитии экономики и расширении территории». Русы появились в лесной и лесостепной зонах Восточноевропейской равнины как активные и беззастенчивые торговцы — охотники за восточным серебром, которое можно было получить лишь в обмен на дорогостоящую добычу местных охотников — в обмен на шкуры водившегося в бескрайних лесах севера пушного зверя. Они остаются торговцами и, прежде всего, торговцами на протяжении всего исторического периода, который охватывает книга — будь то одиночные предприниматели, отплывавшие от берегов Швеции на свой страх и риск, или князья русов, подчинившие свою политику торговой выгоде. Вопреки всем затемняющим ее сущность факторам — организации грабительских набегов на побережье Каспийского моря и на саму столицу империи Константинополь, постепенным изменениям в ассортименте импортируемых и экспортируемых товаров (серебро постепенно сменялось шелком, а наряду с торговлей мехом, все большее значение приобретала работорговля) — коммерция остается приоритетным направлением в жизни и деятельности русов. Такова точка зрения С. Франклина и Дж. Шепарда, концепцию которых в этом смысле можно было бы назвать гиперкоммерческой (опять же речь идет не о закреплении за ней определенного термина, а о возможности соотнести ее с существующей в историографии традицией, в частности, с торговой теорией В. О. Ключевского). В рамках гиперкоммерческой концепции понятными становятся географические представления первых летописцев, на своеобразие которых обратили внимание авторы книги: «Удивительно, пожалуй, для сочинения, которое собирается поведать о деяниях династии князей и их подданных, то, что на первых страницах летописи земля русов рассматривается как промежуточное звено между другими, более известными странами». Коммерческие интересы, в конечном счете, предопределяют все судьбоносные решения в истории русов — и перемещение государственного центра из Городища на среднее течение Днепра, и заключение договоров с греками, и несостоявшийся перенос столицы в Переяславец, и обращение Владимира в христианство, и его же грандиозную программу укрепления границы русов со степью.

Иногда, кажется, гиперкоммерческая позиция, которую занимают авторы в интерпретации ранней истории Руси, заслоняет возможность и даже необходимость другой — неэкономической интерпретации тех или иных исторических фактов. Так, например, одним из основных следов присутствия скандинавов на Восточноевропейской равнине являются зарытые ими клады. О склонности норманнов зарывать клады известно давно, причем эта склонность традиционно объясняется как следствие нестабильности жизни в соответствующую эпоху. Такой собственно экономический подход, с которым согласны и авторы книги «Начало Руси», игнорирует некоторые центральные в скандинавской мифологии представления, в частности, представление об «удаче», «везении», «счастье». Материальным воплощением этого представления и были клады. Традиционный экономический подход не в силах объяснить, почему клады хоронили в тех местах, откуда их невозможно было извлечь, — в болотах, на дне реки или моря. Смысл клада заключался в том, чтобы он был недоступен: один из героев саги, смертельно раненный в морской битве, хватает сундучок с сокровищами и прыгает за борт. [925] См.: Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». М., 1993. С. 23–25.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что книга «Начало Руси», подобно другим выпускам «Истории России» Лонгмана, является не историей событий, а проблемной историей. Читатель не найдет в монографии С. Франклина и Дж. Шепарда ни непрерывной генеалогии всех отраслей династии Рюриковичей, ни поэтапного изложения политических событий, ни последовательного обзора экономического развития. Сведения о социальной структуре и культурном состоянии Киевского общества обычно даются в виде экскурсов, в связи с рассказом о том или ином историческом событии, переломном в истории земли русов или особенно показательном для хода этой истории. Так, например, характеристика вооруженных сил русов примыкает к рассказу об усобице между сыновьями Владимира, сведения о денежных отношениях, о положении женщины, о монастырской жизни представляют собой комментарий к летописному рассказу о восстании киевлян после смерти Святополка в 1113 г. Многочисленные перекрестные отсылки дают возможность применить содержащиеся в экскурсах сведения к другим событиям, о которых говорится в других разделах книги.

Ориентация на написание проблемной, а не событийной истории Киевской Руси позволяет авторам сосредоточить внимание на тех фактах, которые им представляются важными, и опустить то, что кажется им второстепенным, пусть даже эти второстепенные факты служили предметом многолетних ученых дебатов. При этом С. Франклин и Дж. Шепард ссылаются на шуточный «закон собаки и леса», который сформулировал И. Шевченко и который показывает, каким образом некоторые малозначительные проблемы оказываются в историографии в центре внимания. «Закон собаки и леса» сводится к следующему: «Собака входит в девственный лес, приближается к дереву и делает то, что делают собаки у дерева. Дерево выбрано наугад. Оно ничем не отличается от любого другого. Однако можно не без оснований предсказать, что следующие собаки, заходя в этот лес, обратят внимание на то же самое дерево. Так часто происходит и в науке: "запах" аргумента по поводу какой-то проблемы побуждает ученых вступать в новые и новые дискуссии, касающееся этой проблемы». Характерной иллюстрацией действия закона является вопрос о дате визита (или визитов) в Константинополь княгини Ольги, вопроса, который вызывал и продолжает вызывать в науке самые разноречивые суждения. По мнению С. Франклина и Дж. Шепарда, датировка данного события не имеет принципиального значения: «В целом 954–955 гг. или 955–956 гг., указанные киевскими источниками, или 957 г., который можно вычислить из византийского меморандума, составленного по случаю ее встречи, являются наиболее вероятными датами».