Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

Настаивая на том, что русы были гибкими, мы, конечно, не хотим доказать, что происходившие изменения были случайными или неопределенными. Как раз наоборот: необходимо только подчеркнуть, что выбор политических действий у русов был тесно связан с изменяющейся и развивающейся жизненной ситуацией. Это ставит вопрос о форме изложения. Можно расплести повествование на отдельные нити и рассмотреть каждую из них в отдельном параграфе: глава, посвященная физической географии, глава — о политической хронологии, глава — о способах производства, глава — о социальной структуре, глава — о культуре, глава — о взаимоотношениях с соседями. Результатом может быть очень удобная книга справочного характера, отражающая разделение предмета исследования между теми или иными вспомогательными дисциплинами, но не определяющая общие процессы развития и их взаимодействие. Мы предпочитаем объединять в изложении составляющие его сюжеты, а не выделять каждую тему. Поэтому в целом мы придерживаемся линейной последовательности изложения, собирая по ходу дела подтемы в надлежащем месте. Так, например, читатель найдет основной рассказ о формировании военной силы в пятой главе; об экономике степных народов — во второй главе; о статусе женщин — в восьмой главе; о церковной организации и финансах — в шестой главе; об архитектуре — в девятой главе и так далее. Тематические отступления учитывают то, что было раньше, и то, что будет позже, однако они привязаны к основному контексту и не претендуют на исчерпывающее изложение вопроса. Неудобства, обусловленные такой композицией, отчасти возмещаются большим количеством перекрестных отсылок.

Далее, следует заранее исповедаться в грехах умолчания. Читатели в какой-то мере могут быть избавлены от разочарования, если они будут предупреждены о том, чего не следует ждать от нашей книги.

Мы сосредоточили внимание больше на изменениях, чем на постоянных величинах, более на процессах, чем на событиях, более на динамике развития, чем на описании устоявшихся явлений. Поэтому мы сравнительно мало внимания уделяем «простому народу». Хуже того, мы игнорируем огромное количество научных споров, в которых определяется точный статус различных групп сельского населения или же устанавливается точное значение социальной терминологии, относящейся к зависимым, полузависимым или полусвободным слоям населения: когда, где и как можно (или нельзя) соотнести те или иные социальные явления с определенной стадией развития феодализма, рабовладения или демократии. Большая часть наших замечаний, касающихся социальной иерархии, является умышленно неопределенной. По этому поводу мы не чувствуем за собой особой вины, ибо большинство научных дискуссий по указанным вопросам находится на ложной стороне того, что разделяет гипотезу и догадку. Общие реконструкции, столь часто используемые советскими историками, часто заходят в интерпретации доступных нам источников гораздо дальше того, что эти источники могут сообщить. Так объясняется, почему разные историки выдвигали прямо противоположные теории, определяющие даже основную схему социальных отношений.

Есть и другие проблемы, которые обычно считаются важными, но которых мы мало касаемся. Устанавливая приоритеты для нашей работы, мы хорошо помнили о сформулированном И. Шевченко «законе собаки и леса». Собака входит в девственный лес, приближается к дереву и делает то, что делают собаки у дерева. Дерево выбрано наугад. Оно ничем не отличается от любого другого. Однако можно не без оснований предсказать, что следующие собаки, заходя в этот лес, обратят внимание на то же самое дерево. Так часто происходит и в науке: «запах» аргумента по поводу какой-то проблемы побуждает ученых вступать в новые и новые дискуссии, касающиеся этой проблемы. Мы не чувствовали себя обязанными задерживаться у всех межевых знаков, которые созданы научной традицией.

Это не значит, что мы воображаем, будто наш собственный подход остается во всех отношениях вне критики. В области знаний, где, даже по обычным средневековым стандартам, показания источников столь скудны, самые простые факты являются часто нетвердыми. Современный критерий судебного доказательства, когда факт принимается, если он не вызывает обоснованных сомнений, редко может быть применен. Есть только ступени предположения — от почти точного до вероятного, от правдоподобного до едва мыслимого. Для пуристов все утверждения должны иметь форму исследования, и изложение должно раствориться в примечаниях к источникам. Насколько это возможно, мы старались передать аромат того или иного источника, однако, умещая изложение в пределах одной книги, мы не могли себе позволить придерживаться сколько-нибудь последовательно исследовательской манеры подачи материала или задерживаться на обсуждении существующих точек зрения. В тех случаях, где имели место серьезные споры, примечания помогут читателю разобраться в этих спорах. Мы, конечно, не считали себя обязанными оправдать или подробно разобрать каждое наше суждение, которое может не совпадать с общепринятым мнением. Поступить так — означало бы разрушить гармонию повествования из неразумной любви к новшествам; с другой стороны, утомительно было бы повторять слово «возможно» в каждом втором предложении. Сколь бы исследователь ни старался отвечать за свои слова, историю русов все равно нельзя считать окончательно написанной.

Наконец, несколько слов о нашем соавторстве. Историки склонны к педантизму по профессиональной привычке и часто по темпераменту. Глаз привыкает быстро проскакивать через изложение общих, не вызывающих разногласия мнений, и сосредоточиваться на спорных вопросах. Когда мы начинали работу над книгой, мы совершенно не были уверены, что сможем изменить вошедший в привычку взгляд на предмет изучения и достичь взаимопонимания. На практике это оказалось легче, чем мы думали, и более продуктивно, чем мы могли ожидать. Оказалось, что наши личные интересы и занятия скорее дополняют, чем противоречат друг другу. Каждый из нас взялся написать определенное количество глав в черновом виде, и этот начальный вариант затем подвергся переделкам в результате многочисленных совещаний и того, что дипломаты называют «открытой и откровенной» дискуссией. В полученном таким путем результате иногда видны швы. Интонация и логические ударения несколько меняются по ходу изложения, однако было бы абсурдным доводить до единого стандарта все стилистические нюансы, и легкий стереофонический эффект, создаваемый двумя авторами, может быть, не лишен своей прелести. Для тех, кому это любопытно, сообщаем, что первая часть была в черновике написана Джонатаном Шепардом, а вторая и большая часть третьей — Саймоном Франклином. Работа над первым подразделом девятой главы была распределена между нами слишком сложным образом, чтобы стоило вдаваться в подробности. За конечный результат мы отвечаем оба.