Джонатан Шепард - Начало Руси. 750–1200

И все же отдельные звенья в длинной цепочке взаимосвязей и обменов сохраняли свое значение. Раскопки выявили маленькие скандинавские поселения в разных местах вдоль восточного берега Балтийского моря. Начиная с раннего железного века там производился обмен товарами и происходили передвижения людей между центральной Швецией, Эстонией и Финляндией. Наличие взаимосвязей между жителями этих стран не вызывает удивления, если учесть, что Швеция находится на расстоянии немногим более 150-ти километров от Финляндии, а Аландские острова и архипелаг островков, прилегающих к юго-западному побережью Финляндии, создают удобный подход к берегу. Археологические материалы показывают, что родовые объединения шведов уже в VI столетии время от времени совершали походы вплоть до Ладожского озера. Цель этих походов в то время, когда в данной области не было постоянного оседлого населения, скорее всего заключалась в добыче пушнины. Позднее, в течение VII в., довольно крупное скандинавское поселение было основано на главном острове Аландского архипелага, и туда регулярно доставлялась глиняная посуда из Финляндии, а может быть, также из Эстонии. Найденные в Финляндии изделия из бронзы и стеклянные бусинки, вероятнее всего, западноевропейского производства, указывают на то, что торговля была одним из видов деятельности, которым занимались жители Аландских островов. К VIII в. некоторые из них, судя по всему, стали брать в жены финнок с материка. [7] Callmer J. 1) Verbindungen zwischen Ostskandinavien, Finnland und dem Baltikum vor der Wikingerzeit und das Rus'-Problem // JGO. 1986. Bd 34. S. 358–360; 2) The Clay Paw Burial Rite of the Aland Islands and Central Russia: A Symbol in Action // Current Swedish Archaeology. 1994. Vol. 2. P. 28–30.

Горстка известных нам скандинавских поселений в районе восточной части Балтийского моря существовала в разных формах. Уникальный комплекс поселений возник в Гробине, в нескольких километрах вглубь от побережья Курляндии. Количество поселенцев и протяженность территории, которую они занимали, кажется, позволили им сохранить свою обособленность от местных балтов на протяжении более 200 лет, вплоть до середины VIII в. И это несмотря на то, что поселенцы Гробина торговали с жителями земель, далеко отстоящих от побережья. Гробин был в этом смысле «колонией». Недавние раскопки открыли мемориальный камень, кажется, изображающий мореходное судно такого типа, на котором поселенцы могли поддерживать связь с родиной. Другие скандинавские поселения располагались к югу от Гробина — на судоходной реке, как местечко Апуола, примерно в 40 километрах юго-восточнее Гробина; или в бухте у залива Гданьска, как поселение Эльбинг. То, что некоторые скандинавы были заинтересованы в продуктах, которые дают леса, или просто в захвате жителей этих лесов, подтверждается сагами, повествующими о походах скандинавских героев для грабежа восточных земель, а также о том, как шведские короли облагали данью местных жителей. Эти рассказы в значительной степени вымышленные, они обрели свой теперешний вид в XII и XIII вв., или еще позже. Однако они, вероятно, сохранили отголоски тех времен, когда скандинавы были заинтересованы в областях, лежащих на побережье восточной Балтики, областях небогатых, но в которых можно было промышлять постоянно.

Установление разного рода связей между скандинавами и балтийскими народами имело само по себе далеко идущие последствия. Вышеупомянутые поселения немногочисленны и разбросаны по длинной прибрежной линии. Тем не менее их присутствие на кромке евразийского материка помогает объяснить, почему так быстро установились торговые связи между далекими друг от друга странами, как только с востока стал поступать товар, который считался даже более ценным, чем меха. Такой товар стал доступным довольно неожиданно, в середине VIII в. Это то, что ценится до сих пор, — серебро.

Существует множество противоречивых мнений по поводу различных аспектов того процесса, в результате которого покрытая лесами земля стала местом встречи для представителей разных народов, объединенных общим стремлением к наживе. При этом до сих пор горячо оспаривается роль, которую скандинавы сыграли в этом процессе и в последовавшем за ним возникновении некоторых политических образований. Кое-что здесь навсегда останется неясным по той простой причине, что количество людей, непосредственно вовлеченных в торговые отношения, было невелико и несоизмеримо с числом жителей внутренних районов страны — население которой и само по себе определялось, всего вероятнее, довольно скромной цифрой. Но сквозь сумерки истории можно проследить три новых фактора развития.

Во-первых, большие изменения произошли на Ближнем Востоке после захвата Аббасидами власти у династии Омейадов в 749 г. Никаких дальнейших попыток продвинуться за пределы северного Кавказа и пересечь степи предпринято не было. Вместо этого, Аббасиды в 762 г. перенесли свою столицу из Дамаска в Багдад. Багдад был их собственным детищем, и они покровительствовали тамошним рынкам, стремясь привлечь торговцев различными привилегиями и защитой их караванов. С того времени их монетный двор в Багдаде начал чеканить серебряные дирхемы в количестве, значительно превышающем продукцию других монетных дворов. Общий ежегодный выпуск аббасидских монетных дворов, кажется, не уменьшался до конца столетия, при этом много усилий прилагалось для того, чтобы сохранить большое содержание серебра в монетах. Огромный дворцовый комплекс халифа был населен множеством придворных и должностных лиц. Таким образом, правящая элита, обладающая высокой покупательной способностью и склонная к роскоши, снова появилась неподалеку от старой столицы Сасанидов. И они владели металлом, который очень ценился жителями холодного севера. Около 759 г. Язид, эмир аббасидской провинции Арминия (Армения), по указанию халифа, женился на дочери хазарского хагана. Между двумя политическими силами был заключен мир, и хотя в конце VIII в. случались вооруженные столкновения, они имели местное значение, касаясь взаимоотношения хазар и мелких эмиров и мусульманских группировок в пограничных районах Дербента и Ширвана. Тем самым, меньше стало опасностей для тех, кто отправлялся в путешествие на север по Волге или через прилегающие к ней степи.

Уже в 730-х гг. хазарские купцы зачастили в портовый город Дербент, на северо-западном берегу Каспия, а дербентские купцы могли, заплатив властям десятую часть от стоимости своих товаров, двигаться на север «в земли хазар». [8] См. цитату из «Дербент-Наме» в работе: Noonan Т. S. Why Dirhams First Reached Russia: The Role of Arab-Khazar Relations in the Development of the Earliest Islamic Trade with Eastern Europe // AEMA. 1984. Vol. 4. P. 265. В течение второй половины VIII в. город разросся и стал наиболее важным перевалочным пунктом в торговле между хазарами и мусульманским миром. Хазарам предлагались серебряные дирхемы и такие изделия, как глазированная глиняная посуда, металлические украшения, изделия из стекла и бусины. Хазары в основном вели кочевой образ жизни, перемещаясь в степях на севере от Дербента до Нижней Волги, у них, похоже, не было продуктов сельскохозяйственного и ремесленного производства, которые бы представляли интерес для мусульман. Таково, по крайней мере, мнение персидского географа середины X в. ал-Истахри. Поэтому хазарам приходилось доставать товар для торговли с мусульманами из других мест, и этим товаром была, прежде всего, пушнина. Остается неясным, кто отваживался идти на север добывать меха. Возможно, в их числе были мусульмане и хазары или представители буртасов, народа, жившего по соседству с хазарами вверх по Волге. Ведь это была та эпоха, когда арабская литература прославляла бесстрашие и находчивость купцов, а Синбад Мореход бороздил моря вплоть до Китая.