Лев Заборовский - Россия, Речь Посполитая и Швеция в середине XVII в.

Уже неудача осады Риги в 1656 г. прояснила, насколько отсутствие у России своего хотя бы небольшого флота, которое вызывалось в немалой мере именно полным оттеснением от Балтики, пагубно отражается на общей боеспособности русских сил. Но созданный шведскими феодалами прибалтийский барьер был тяжелым препятствием для прогресса России еще и потому, что при желании они всегда могли перекрыть балтийское направление ее связей с Западом или повредить таким контактам, причем это прямо влияло на военный потенциал страны [17] Два характерных примера в связи с очень важными для русских закупками оружия за рубежом в 50-х годах XVII в. см.: Польские дела, 1655 г., № 7, лл. 186–187; Курц Б. Г. Состояние России в 1650–1655 гг. по донесениям Родеса. М., 1914, с. 56, 137–138, 142, 242, 244. . В итоге справедлив следующий тезис: приблизительно со второй четверти XVII в. для ведущих государств Восточной и Северной Европы балтийский вопрос в его разных аспектах — экономическом, стратегическом, военном — стал одной из главных проблем в их международных отношениях. Представляется также, что после Тридцатилетней войны произошло постепенное закрепление русско-шведского антагонизма, как решающего элемента борьбы на Балтике, ибо Речь Посполитая осталась фактически пассивной [18] Следует учесть, что морские державы и Франция стремились здесь не к захватам, а к обеспечению выгоднейших условий для своей торговли, проявляя не прямую, а своего рода косвенную агрессию. Дания с середины 40-х годов XVII в. не была уже одним из главных факторов, а Бранденбург не обладал еще достаточной мощью. .

Второй комплекс противоречий в этом ареале был связан с длительной борьбой главных славянских стран, России и Речи Посполитой [19] Восточный вопрос временно потерял прежнее значение (см. выше). , благодаря чему могла более или менее беспрепятственно усиливаться Швеция. Натиск польско-литовских феодалов на восток был более сложным явлением, чем это иногда представлялось в прежней историографии. Именно на полях Украины и Белоруссии в определенной степени решался вопрос о перспективах русско-польского соперничества. Данное направление политики поддерживали не только двор, немалая часть кресовой магнатерии и клир, оно имело массовую базу, получив и соответствующее идеологическое обоснование [20] Polska XVII wieku: Państwo. Społeczeństwo. Kultura. Wyd. 3. Warszawa, 1977, s. 42–45, 247–271. . Но правильная оценка влияния восточной экспансии на исторические судьбы Речи Посполитой требует учета всех факторов: каждый шаг вперед здесь неизбежно встречал противодействие крепнущего Русского государства; социально-экономические, внутриполитические, конфессиональные и другие ее аспекты встретили упорное сопротивление широких масс украинского и белорусского народов. Наконец, рассчитывая на успехи в этом районе, Речь Посполитая принесла неоправданно большие жертвы, несовместимые с ее национальными интересами и статусом великой державы, на других важных направлениях политики: вспомним Силезию, Поморье, отказ на долгий срок от серьезной активности на Балтике, укрепление в Восточной Пруссии бранденбургских Гогенцоллернов [21] Вуйцик убедительно развивает последнюю тему, но не объясняет причин этой крупной неудачи польской политики (Polska XVII wieku…, s. 17, 27–28, 30–33). Ср., напротив: Поршнев Б. Ф. Франция, Английская революция и европейская политика в середине XVII в. М.: Наука, 1970, с. 210–211, 218–222 и др. .

Правда, в первой трети XVII в. восточная экспансия дала Речи Посполитой значительные территориальные приращения. Но одновременно страна оказалась чуть ли не в перманентном состоянии войны вследствие грозных восстаний на Украине, что было особенно опасно из-за невозможности обеспечить сколько-нибудь прочный мир на востоке. Для Русского государства борьба с Речью Посполитой становилась необходимостью [22] Подчеркивая этот бесспорный факт, никак не могу, однако, согласиться со схемой Б. Ф. Поршнева ( Поршнев Б. Ф . Франция…, с. 239–243, 322–326 и др.), согласно которой «генеральной и прогрессивной» задачей внешней политики России до начала XVIII в. была борьба со «странным историческим образованием», Речью Посполитой, составной частью реакционного габсбургско-католического лагеря, за возвращение белорусско-украинских земель. Такой курс требовал отказа царского правительства от всяких попыток вернуть позиции на Балтике и даже союза со Швецией. По Б. Ф. Поршневу, все, что противоречило указанной цели, было преждевременно, а следовательно, вредно для коренных интересов России. Мне кажется, что все элементы данной схемы сомнительны, во всяком случае для периода после Тридцатилетней войны. . Не меняли дела отказ Речи Посполитой от дальнейшей агрессии на востоке после Поляновского мира 1634 г., стремление к стабилизации на границе с Россией. Не мир, а вооруженное перемирие — вот краткая характеристика взаимоотношений двух держав. Такое положение было невыгодно обеим сторонам, крайне затрудняя возможность сближения и в тех пунктах, где имелись общие интересы, т. е. по шведскому и восточному вопросам.

После Вестфальского мира 1648 г. одним из факторов, в немалой мере определявшим политику государств Восточной и Северной Европы, стала освободительная война украинского народа х. В ходе ее гораздо заметнее проступали недостатки внутреннего развития Речи Посполитой [23] Поршнев В. Ф. К характеристике международной обстановки освободительной войны украинского народа 1648–1654 годов. — Вопр. истории, 1954, № 5, с. 44–58; Kentrschynskyj В . Till den karolinska Ukraina-politikens förhistoria. — KFA, 1959, s. 124–137, 153–179. обострилась и международная ситуация в районе. Резко ухудшилось военное и финансовое положение страны. Вопрос о формировании и пополнении армии являлся для ее руководящих кругов главной задачей — нелегкой при неизменной нехватке средств в государственной казне, особенно с разорением и утратой наиболее важных для получения налогов украинских земель. Хроническая невыплата жалования войску, снижение его боеспособности, постоянная угроза конфедераций стали обычным явлением [24] Czapliński W. Dwa sejmy w roku 1652. Wrocław, 1955, s. 21–26; Wojna polsko-szwedzka 1655–1660. Warszawa, 1973, s. 38–52. .

Опасный для Польско-Литовского государства характер приобрела борьба различных группировок правящего класса. В 1652–1654 гг., в условиях войны, было сорвано два сейма из пяти! Противоречия существовали между позицией феодалов различных районов страны: политическое влияние наиболее агрессивной силы, украинских магнатов и шляхты, слабело; велико- и малополяне, не затронутые боевыми действиями, старались решать возникающие проблемы с возможно меньшими жертвами и были более склонны к миру; литовские феодалы ограничивали свое участие в войне подавлением освободительного движения в Белоруссии и борьбой с проникавшими сюда казацкими отрядами, редко выходя за пределы княжества, и проявляли большее стремление к соглашению с Войском Запорожским, надеясь таким способом уберечь свои владения [25] Воссоединение, t. III, c. 144, 245, 264–266, 306, 322; Czapliński W . Dwa sejmy…, s. 41–42, 55–56, 75–76, 81, 121, 139–142, 146–147, 172, 174. . Другой круг противоречий разделял регалистов (сторонников короля) и их оппонентов. В политике Яна Казимира следует отметить два существенных элемента: во-первых, примерно со второй половины 1650 г. — желание решить украинскую проблему силой оружия, что нашло немало сторонников; во-вторых, попытки укрепить королевскую власть в стране. Последнее и стало яблоком раздора, а в центре схватки оказалась так называемая проблема вакансий. Речь шла об упорном стремлении короля сохранить в своих руках либо передать более зависимым от него кандидатам ряд важнейших государственных должностей, прежде всего посты коронных гетманов [26] Czapliński W . Dwa sejmy…, s. 15–18, 31–35, 41–42, 45, 54, 64–65, 79–87, 118–191; Opolskie Towarzystwo Przyjaciół nauk. Wydział nauk historyczno-społecznych. Ser. A, № 3. Sprawozdania, 1965, s. 33–35, 37–40, 47–51. .