Коллектив авторов - Вера и личность в меняющемся обществе [litres]

1841 г., 2-го июня . Располагали сегодня ехать в Киев, но в семь часов утра – новость! Завтра в Белгородке ожидают митрополита (Филарета Амфитеатрова). Розалия В. вчера вечером послала в Волынку, а сегодня к нам за рыбою. ‹…› По предписанию земского исправника Волкова, станция должна заготовить для подъема экипажей девятнадцать лошадей (с. 543).

В сумерки летит ко мне из Белогородки записка, писанная рукой плисецкого священника, отца Иоанна Колтоновского, который уведомляет, что преосвященный уже к Плисецкому приближается… Я узнал, что отец протоиерей против ночи ‹…› отправился в Ясногородку, а я, устроив тогда же порядок в своей церкви и умолив Косьму Иващенка, чтобы до света ехал в Киев за покупками для принятия гостей, спокойно проспал до рассвета (с. 551).

Сами встречи представлены в основном с упором на их материальные аспекты – акцентируется длительное и утомительное ожидание духовенства, угощение владыки, иногда краткое общение с ним (тоже касающееся по преимуществу бытовых и организационных вопросов): «В Мотыжине долго скучали, ожидая; он прибыл часу в пятом или в шестом. Встретили благополучно, только за записку книг, за почистки и проч. несколько пожурил. Впрочем, обходился довольно ласково» (с. 548); «Преосвященный велел конторщику сделать замечания о том, что нашел в книгах…» (с. 549). Таким образом, самой встрече посвящено значительно меньше внимания, чем тому, что ее сопровождает, и в результате на первый план выходит ее бытовая составляющая, излишняя суета, хлопоты – эффект, который как раз нужен Лескову для подтверждения главных тезисов его статьи.

Отметим, что «бытовое», приземленное отношение проявляет диарист и к своей церковной деятельности: «Вчера ‹…› посеяно три меры проса и малость лёну, а сегодня роздано жалованье, и прихватом слепил проповеденку на неделю св. отец и на случай прибытия владыки» (с. 544–545; выделено мною. – М. Л. ); «Певчие пели, а я шатался и хлопотал о чае и фриштыке, но успел неробко произнести слово» (с. 547). Как видно, сочинение и произнесение проповеди упоминается здесь в одном ряду с чисто материальными хлопотами, которые однозначно доминируют в опубликованных Лесковым фрагментах дневника. Даже в приводимых диаристом высказываниях владык заметно такое совмещение: «Расспрашивал об урожае, говорим ли проповеди?» (с. 544); «Преосвященный давно уговаривал Г-лова к себе в монастырь. У дьякона заметил полуштоф на окне, с жидкостью» (с. 549).

Огромный интерес представляет и языковой пласт использованных Лесковым фрагментов дневника о. Фоки Струтинского. Главная его черта – это совмещение разговорных выражений и славянизмов, элементов народных и книжных, а также употребление славянизмов в бытовом, «профанном» контексте, столь характерное для речевого поведения православного духовенства [656]. В дневнике о. Фоки, кроме разговорных выражений («гонял за книги», «пожурил», «брешете») и характерных для русской народной речи уменьшительных форм («проповеденка», «экипажец», «водочка»), присутствуют и многочисленные украинизмы («ялмужный», «позаводыв», «почуем, хто живой дижде»); в отдельных местах диарист полностью переходит на украинский язык, например при шутливом повествовании о поспешной подготовке храма к приезду архиерея:

Колы ж я туды вийду ‹…› Господы мылостывый! Жинóк (баб) трóха не з десять стоят рáком, попидтыкованных, и мыют в церкви пидлогу (полы), а чоловиков (мужчин) мабут з чотыри – хто з виныком, а кто з крылом птычым, ходят меж жинками, да все штурхають да обмитають то порох (пыль), то паутыну… (с. 552) [657].

К народной языковой стихии можно причислить также сказочную формулу «за тридевять земель, в тридесятое царство» и просторечный фразеологизм «всем досталось на калачи» (то есть все были наказаны) [658].

В свою очередь, книжные элементы в дневнике о. Фоки связаны прежде всего с его семинарским образованием. Это в первую очередь славянизмы («еще сущу ми на одре», «достигох», «восхотел бы и аз» (с. 544)), среди которых особую группу составляют библеизмы (например, выражение «братия мои возлюбленные» (с. 543), характерное для языка апостольских посланий; фраза «лядвия наша ‹…› наполнились поругания» (с. 551), восходящая к строке из 37-го псалма и тому подобные). Кроме того, в дневниковых записях встречаются заимствования из западноевропейских языков («фриштык», «рекогносцировка», «иллюминация», «лиокай», «ergo»), профессиональные выражения духовной среды («литургисать») и языковые штампы, близкие канцеляризмам («изъявил согласие», «вследствие чего»). Следует отметить наличие сложных синтаксических конструкций («узрел там животрепещущих щук, заготовляемых на фриштык для владыки, имеющего завтра служить литургию и завтракать» (с. 545)), которые традиционно считаются признаками «семинарского стиля» [659]. Наконец, в дневнике о. Фоки Струтинского появляются поэтические образы («К нему навстречу шел зарумяненный восток» (с. 544)) и даже зарифмованное предложение («солнце на небе сияет, а грязь в моих сенях воняет» (с. 545)); возможно, они восходят к характерному для духовного образования увлечению стихотворством [660].

Как мы уже упомянули, обе языковые стихии – разговорно-народная и книжная – сосуществуют в дневнике о. Фоки, соединяясь иногда в соседних фразах или даже в одном предложении, например: «сопты ‹…› да вытирать пот с чела» (с. 546); «Умилительно просила меня, – как можно, и себя поберечь, и ее сынуня от того, чтобы лядвия наша не наполнилася поругания, яко же в знаемых ею местах и лицах» (с. 551). Такая разностильность является, как мы отметили выше, сословным признаком, а также двойным свидетельством – близости клира к народу и в то же время его превосходства над ним – но это и сознательный прием, используемый диаристом для достижения комического эффекта и тем самым создания определенной дистанции по отношению к описываемым событиям [661]. Это свидетельствует как о развитом языковом чутье автора, так и о высоком уровне его самосознания, как признаке модерной индивидуальности, а также способности к критической оценке самого себя, окружающей действительности и, в определенной мере, даже сословной субкультуры духовенства. Диарист в состоянии отметить собственную излишнюю озабоченность бытовыми вопросами и с помощью иронии выразить свою дистанцию к сложившейся ситуации. Например, уже упомянутое описание уборки в храме сопровождается таким комментарием о. Фоки: «Побачивши таке безладье, я подумав соби, гришный: ну що як владыка до нас рум (сейчас нагрянет) и застане в циркви нас с пидтыкаными жинками?.. От-то реготу (хохоту) богацко буде!..» (с. 552).

Столь же метко и трезво, хотя уже менее юмористически, пишет о. Фока о своей усталости, вызванной приездом архиерея суете: