Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

События 1905 года и ощущение близких, неминуемых перемен ускорили разделение внутри группы социалистов-сионистов; так возникли группы сеймистов, территориалистов и палестинофилов. Расширение гражданских свобод и возвращение политических ссыльных, несомненно, благоприятствовало появлению новых организаций, публикаций, началу новых дискуссий. В отличие от сионистов, не разделявших социалистических позиций, социалистов-автономистов трудно было обвинить в использовании автономистских идей ради собственных политических целей или в безразличии к нуждам российского еврейства: «Возрождение» и СЕРП последовательно отстаивали полноценную национально-гражданскую внетерриториальную автономию. Вместе с тем, подобно сионистам, социалистические автономисты считали национальные права не более чем средством достижения более высокой цели. Сионисты соглашались с дубновской идеологией лишь в той мере, в какой обеспечение национальных прав и представительства могло послужить сионизму; социалисты-автономисты считали национальные права необходимым шагом на пути к победе пролетариата и крестьянства, а возможно, и к свержению царя. Действительно, сеймисты в 1905–1907 годах максималистски требовали полной еврейской автономии и критиковали Бунд за равнодушие к еврейским национальным требованиям, но важно помнить, что и те и другие провозглашали борьбу за социалистические идеалы своей первейшей задачей. К 1917 году у многих социалистов-автономистов появились иные приоритеты, но возрожденцы и сеймисты считали себя прежде всего «евреями-социалистами» и всеми силами старались сохранить за собой это двойное имя [417].

Социалистические и несоциалистические партии расходились главным образом в отношении к классовой борьбе. Центральный комитет Союза для достижения полноправия опубликовал циркуляр, обвиняющий социалистов, которые отказались участвовать в работе Союза, в раздроблении еврейского политического представительства и предпочтении классовой борьбы общенациональной борьбе за равноправие. Законодательно закрепленное равенство евреев и общинная автономия, говорилось в этом документе, составляют наши первостепенные задачи, и только потом, «когда эти национальные цели будут достигнуты, настанет время делиться на экономические и национально-культурные группы» [418].

В 1905–1907 годах происходит небывалое оживление еврейской политической жизни, и противоречие между космополитическим и националистическим представлениями о том, что значит быть евреем, постепенно уходит на второй план. Парадоксальным образом одновременно с достигшими кульминации разногласиями между еврейскими партиями они мало-помалу приходят к взаимоприемлемым трактовкам автономизма.

Итак, во время революции 1905–1907 годов пробуждается политическое сознание российского еврейства. Этот период был непродолжительным, но именно тогда начинается более или менее постоянное сотрудничество между всеми еврейскими политическими группами, кроме радикальных социалистов. Несмотря на множество разногласий, проявившихся в бурных спорах, которые велись в Союзе для достижения полноправия еврейского народа в России, эта организация сыграла исключительно важную роль в подготовке еврейского электората к первым в России выборам. Союз не только способствовал появлению в Думе еврейских депутатов, но и стал для еврейских политических активистов пространством открытой дискуссии о национальных требованиях к правительству. К удивлению либералов, создававших Союз с мыслью таким образом войти во всероссийское освободительное движение, для его членов гораздо важнее оказались дискуссии о еврейском национальном собрании и целесообразности еврейской национальной фракции в Думе. Хотя на заседаниях Союза шли яростные споры о том, как понимать автономию, большинство «достиженцев», отчасти под давлением еврейской общественности, в конце концов приняли изложенные в Виленской программе требования гражданских прав и национального представительства, восходящие к дубновской теории автономизма. Опыт участия в избирательной политике, несомненно, повлиял на содержание и природу еврейских политических дискуссий: в них все чаще звучала мысль о необходимости отстаивать политические права.

В предисловии к вышедшему в 1907 году изданию «Писем о старом и новом еврействе» Дубнов попытался осмыслить происшедшие за последние годы перемены в политической культуре российского еврейства:

Если в последние годы вошли в обиход еврейской социальной жизни такие, еще недавно казавшиеся «страшными» и «еретическими» лозунги, как «национальные права», «автономизм», «культурная автономия», «национальная школа» и т. п.; если эти лозунги выставлены ныне в программах еврейских партий и союзных организаций наряду с требованиями гражданской и политической эмансипации, — то надо полагать, что тут, кроме других влияний, не обошлось и без влияния эволюционного национального синтеза, призывавшего к внутреннему возрождению в диаспоре. Однако я весьма далек от того, чтобы торжествовать победу национально-культурного ренессанса в еврейской жизни. В той части нашего общества, которая затронута веяниями этого ренессанса, больше национального настроения , чем национальных убеждений ; значительная же часть общества мало или вовсе не затронута новыми веяниями и пребывает еще в полосе ассимиляционного антитезиса или в близком с нею соседстве. Выработка систематического национального мировоззрения только началась [419].

Дубнов был прав в том, что в революционные годы политический лексикон российского еврейства обогатился новыми понятиями, относящимися к борьбе за национальные права и к автономизму. Вместе с тем он понимал: его концепцию автономистского движения разделяют далеко не все. В той части, где речь шла о требованиях полного национального равноправия и о необходимости национального собрания, она во многом совпадала с требованиями сионистов, однако представления о долгосрочных целях у них были настолько разные, что пропасть между сионистами и фолкистами оказалась гораздо глубже той, что разделяла фолкистов и либералов из Фолксгруппе. Винавер пытался привлечь фолкистов на свою сторону; более того, как следует из дубновских воспоминаний, предлагал включить некоторые положения их платформы в программные документы Фолксгруппе, если Дубнов согласится занять его место во Второй думе [420]. Дубнов, по его словам, отказался, сославшись на засилье «ассимиляторов» в Фолксгруппе, и этот жест дает основания подозревать, что его призывы к еврейскому единству (« клал исроэл ») во многом носили риторический характер [421].