Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Можно сказать, что за всеми рассуждениями Дубнова о необходимости еврейского политического единства стояла идея об объединении под знаменами его идеологии. В предисловии к программе Фолкспартей он называл партию потенциальным «ядром организованной нации», что было, мягко говоря, самонадеянным преувеличением [422]. Столь же трудно согласиться с его утверждением о том, что созданная им идеология занимает срединное место между крайними течениями и разделяет судьбу всех средних позиций: «на нее нападают и справа, и слева» [423]. Вообще неуступчивость, с какой Дубнов настаивал на приоритете еврейской автономии, отталкивала от него более умеренных либеральных националистов из Фолксгруппе, а его жесткое неприятие классовой борьбы и «антидиаспорных» настроений исключало диалог с социалистами и сионистами. Поэтому неудивительно, что политически разные группы заимствовали из его теории лишь то, что лучше всего служило их целям.

В трактовке истории с позиций диаспорного национализма Дубнов подчеркивал, что радикальные перемены в судьбе народа чаще всего были связаны с тяжелыми кризисами. Как и другие еврейские интеллигенты, после погромов он разочаровался в возможности стать «своим» в русском обществе и считал переход к национализму насущным и наиболее естественным политическим шагом российского еврейства. Вместе с тем деятельность Союза для достижения полноправия показывает, что политическая мобилизация и осознание необходимости бороться за национальные права были не просто спонтанной реакцией на погромы. Период 1905–1907 годов многими осознавался как противоречивое время кризиса и одновременно — небывалых прежде возможностей. Евреям впервые представился случай активно влиять на собственное будущее, даже при том, что им по-прежнему угрожали погромами те, кому мешало их участие в российской политике. Хотя правительство, чтобы обуздать революционный порыв, вынужденно уступило некоторым либеральным требованиям, многие влиятельные в тогдашней политике фигуры, в том числе и сам царь, не переставали винить евреев во всех бунтах и беспорядках. К 1905 году антисемитские настроения явно или тайно разделяла значительная часть российского правительства; власть была одержима идеей еврейского заговора [424]. Вместе с тем именно в это время требование национальных прав становится главным политическим лозунгом не только евреев, но и народов, среди которых они жили. Так или иначе, свершалось то, о чем пророчествовал в своих ранних работах Дубнов: национальная автономия и общинное самоуправление воспринимаются как основополагающие требования российского еврейства, а мысль о необходимости любыми средствами отстаивать право на самоопределение повсеместно завладевает умами.

Революция 1905 года открыла возможность хотя бы ограниченного парламентского представительства, но эта дверь захлопнулась почти сразу, с роспуском Первой думы. В 1907 году была распущена Вторая дума, правительство уменьшило избирательные квоты, и, как следствие, в Третьей думе присутствовало всего лишь два еврея. После роспуска Второй думы начинается эпоха премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911). Эти годы отличались сочетанием политических репрессий и сохранением ограниченных гражданских свобод, дарованных Октябрьским манифестом 1905 года и Основными законами 1906 года — в частности, свободы слова и собраний. В годы деятельности Третьей думы, которой удалось продержаться полный срок — с 1907 по 1912 год, — российское правительство разрешало создавать национально-культурные организации. Можно сказать, что в 1908–1911 годах государственная политика способствовала национальному самоопределению населявших империю народов. Для евреев центром напряженных политических дискуссий и культурной деятельности, призванной укрепить национальное сознание и идеи автономии, в межреволюционное десятилетие становится Петербург.

При том что установить конституционную демократию в России не удалось, а попытки создать единое еврейское движение провалились, межреволюционные годы отмечены стремлением еврейской интеллигенции и общественности отстоять национальные права. Борьба за полноправие, определявшая еврейскую политику 1905–1907 годов, продолжалась и после того, как возможности прямого политического представительства почти иссякли; понятие «национальные права» закрепляется в еврейском политическом дискурсе, и можно утверждать, что в 1907–1914 годах во многом определяется содержание этого понятия. В этот период идут напряженные поиски идеальной формы общественного устройства; ведутся споры о смысле еврейского национализма применительно к России. Различные партии и фракции по-прежнему во многом не согласны друг с другом, но дискуссии о национальной идее и общине создают почву для диалога. Возникновение новых культурных и общинных организаций, равно как и демократизация уже существующих, свидетельствует о новом качестве совместных усилий, об общем стремлении заложить основы еврейской автономии, пользуясь любыми дозволенными государством способами. Бунд в эти годы переживает упадок; политические инициативы, как в теории, так и на практике, исходят от деятелей Союза для достижения полноправия еврейского народа в России и от нового поколения — появившихся в столице после революции 1905 года молодых еврейских активистов, сформировавшихся под влиянием социалистических идей. Они возвращаются из ссылок, переселяются из провинциальных городов или местечек, и, несмотря на по-прежнему действующие ограничения на жительство евреев в Петербурге, этот город становится средоточием еврейской политической жизни в Российской империи.

Споры интеллектуалов о том, какой быть еврейской общине в России и как эта община должна управляться, подпитывались множеством внутренних и внешних обстоятельств. Попытки российского правительства провести реформы, расширяющие коллективные права меньшинств, побуждали как можно скорее и отчетливее сформулировать требования еврейского населения Империи. Попытки властей учредить земства в западных губерниях, официально признать права одних религиозных или этнических групп и одновременно ограничить автономию других, неблагонадежных, например финнов, неизбежно заставляли все народы Империи задаваться юридическими и политическими вопросами о наиболее подходящих для них формах самоуправления и общинного устройства. Параллельно с тем, как русские интеллигенты искали новые смыслы понятия «общественность», еврейские интеллигенты все активнее вовлекались в общинную жизнь и, в частности, пытались расширить деятельность еврейских организаций, чтобы те активнее брали на себя ответственность за общинную жизнь.