Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Один из важнейших факторов, определяющих взаимоотношения личности или коллектива с государством, — налогообложение. Поэтому неудивительно, что одним из главных требований еврейских автономистов, сформулированным Фолкспартей в декабре 1906 года, стало право общины взимать налоги с еврейского населения. Помимо очевидной выгоды — у новосозданного органа еврейского общинного самоуправления появлялся источник средств для дальнейшей деятельности, — налогообложение формально подтверждало членство в общине, привязывало к ней, создавало (или, точнее, закрепляло) пространство иной, нежели государственная, власти. Иначе говоря, необходимость платить налоги общине укрепляла чувство принадлежности к ней и, следовательно, уверенность в своих правах и обязанностях.

В конце XIX — начале XX века в России шел постепенный переход от поземельного налога к подоходному [442]. Его сторонники полагали, что он, помимо прочего, гораздо прочнее, чем коллективные подати, свяжет отдельных граждан с государством [443].

Более того, после того как в 1885 году были созданы податные присутствия, инспекторы на местах были обязаны не только следить за налогами и определять их размер, но также наблюдать за тем, какая часть налогов расходуется на деревенские школы и больницы [444]. Однако в действительности крестьянство, на которое впрямую был ориентирован новый налог, даже после 1910 года, когда правительство объявило о том, что крестьяне будут облагаться налогом «с двора», по-прежнему выплачивало коллективный налог. То же можно сказать и о евреях: кагалы были уже давно упразднены, а правительство по-прежнему требовало, чтобы каждая еврейская община платила коробочный сбор («коробку»), то есть налог с продажи кошерного мяса.

В поисках новой системы правоотношений правительство попыталось учредить общественные институты, которые удовлетворили бы потребность крестьян в некой форме самоуправления и одновременно укрепили бы (или по крайней мере не ослабили) государственную власть. Земства, крестьянские и волостные управы создавались, чтобы, с одной стороны, пойти навстречу интеллигентам в их требованиях усилить самоуправление, а с другой стороны, предполагалось, что эти органы власти придут на смену крепостному праву в административном смысле, при том что центральная власть сохранит все полномочия [445].

Примечательно, что утверждение ограниченной политической автономии земств произошло почти одновременно с ограничением прав еврейской общины. Государство отказалось юридически признать кагал, но при этом по-прежнему воспринимало евреев прежде всего как общину: именно на нее возлагалась обязанность поставлять в армию новобранцев и платить косвенные налоги [446]. После упразднения кагала евреи должны были платить налоги местной власти, и вместе с тем у них сохранялись некоторые ситуативно обусловленные формы общинного и религиозного самоуправления, в разных местностях выглядевшие по-разному [447]. Сомнений не было: как только деятельность общин вернется в правовое поле, понадобится реформировать общинное самоуправление и формулировать его конкретные задачи.

Революция 1905 года, равно как и требования коллективных прав, выдвинутые Союзом для достижения полноправия, побудили еврейскую интеллигенцию и общинных деятелей всерьез задуматься об организации самоуправления. В 1909 году Генрих Слиозберг совместно с другими известными еврейскими юристами и общественными деятелями решил провести в Ковно совещание, посвященное общинным делам, в котором должны были принять участие влиятельные представители всех крупных еврейских партий. Целью этой встречи было обсуждение и выработка принципов и норм еврейского общинного самоуправления в России до того, как будет проведена законодательная реформа, которая введет в действие это самоуправление [448]. Споры разгорелись еще до начала совещания: далеко не всех устраивало, что участников приглашают, а не делегируют по результатам голосования, но в итоге в Ковно все-таки съехались представители всех еврейских политических партий [449]. Помимо основных организаторов и представителей финансовой элиты, таких как киевский сахаропромышленник и филантроп Лазарь Бродский и его зять барон Владимир Гинцбург, в Ковно приехали делегаты из всех западных губерний империи [450]. На совещание прибыли также социалисты, в том числе представители Бунда и Социалистической еврейской рабочей партии (СЕРП); этот решительный шаг к сближению, последовавший после отказа вступить в Союз для достижения полноправия, свидетельствовал, кроме всего прочего, о признании неоспоримой данности: после 1907 года интерес к революционному социализму явно пошел на убыль.

Совещание открылось в ковенском кинотеатре «Клио» утром 11 ноября 1909 года. В нем участвовали сто двадцать делегатов из сорока шести населенных пунктов [451]. Встреча началась с торжественного вступительного слова Исера Вольфа: «Наш царственный мудрец Соломон говорил: „Помощь является после обдуманных советов“. Его великий родитель повторял: „Помощь в руках Божиих“. Да исполнятся их изречения на пользу и благо нашего народа, который давно ждет облегчения своей тяжелой доли» [452]. По сути, на Ковенском совещании обсуждались два взаимосвязанных вопроса: как определяется принадлежность к еврейской общине и должна ли община исполнять как религиозные, так и светские обязанности [453]. По словам Арона Перельмана (1876–1954), «вопрос о характере общины стал центром всего съезда и вызвал наиболее страстные дебаты» [454].

Слиозберг, представлявший позицию умеренных и осторожных реформаторов, утверждал, что для всех евреев (как религиозных, так и светских) обязательным условием принадлежности к общине должна стать регистрация в синагоге, тогда как «левые» отстаивали полную секуляризацию общинной жизни и требовали ограничить власть раввинов исполнением культовых обязанностей. Основная дискуссия, начавшаяся со спора, вправе ли собравшиеся говорить от имени всего российского еврейства [455], сосредоточилась вокруг противоположных определений общины, предложенных Слиозбергом и Леонтием Брамсоном. Чуть раньше, в ходе совещания, Слиозберг подробно описал историю кагала, напомнил, что именно он брал на себя функции мещанской управы и еврейского представительства в муниципальном самоуправлении, и затронул вопрос о «коробке». Он явно хотел показать, что кагал и кегила всегда были религиозными по своей природе, и как мог подчеркивал, что исторически еврейское самоуправление строилось и держалось исключительно на религиозной основе. Опираясь на этот тезис, Слиозберг пытался доказать, что именно синагога должна определять принадлежность к общине; что новые идеи светской автономии полностью противоречат веками существовавшему представлению о кегиле как о религиозной общине; что интеллигенты, порвавшие с синагогой и религиозной общиной, не способны выразить интересы российского еврейства, традиционно отличающегося исключительной религиозностью [456].