Саймон Рабинович - Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Споры о смысле еврейского национализма, равно как и об идеальной форме общинной организации, создавали пространство для сосуществования различных идеологических позиций и объединяли порой противоборствующие идейные группы в борьбе против ассимиляции и за то, что Перельман называл «национализацией диаспоры». Он даже пригласил в редакционную коллегию нескольких либералов из Фолксгруппе Винавера, хотя всего год назад на страницах «Свободы и равенства» они клеймили Дубнова «неосионистом». Теперь же сионисты, социалисты, либералы, фолкисты регулярно собирались на квартире Дубнова, чтобы обсудить текущие события. Вовлекая интеллигентов в повседневное общение поверх политических барьеров, «Еврейский мир» отражал атмосферу петербургской еврейской среды межреволюционных лет, когда политическим оппонентам еще удавалось сохранять добрые личные отношения [510]. Более того, при всех различиях в оценке отдельных писателей редакторы журнала сходились в том, что еврейская литература должна быть как можно шире представлена на русском языке; это убеждение разделяли многие петербургские интеллигенты, полагавшие, что еврейскую литературу необходимо переводить на язык империи.

Издатели «Еврейского мира», несомненно, стремились превратить автономизм в общую платформу для всех политических партий (даже в разделе книжных обзоров читателей знакомили главным образом с соответствующими работами Бауэра, Спрингера и теоретика сионизма Даниила Пасманика) [511]. Предоставляя интеллигентам площадку для дискуссий о сущности еврейства и поиска идеального определения автономизма, издатели «Еврейского мира» добивались двух целей: во-первых, поддерживали общественный интерес к проблеме политических прав евреев, а во-вторых, убеждали общественность в том, что автономизму нет альтернативы, остается только найти для него подходящую форму. Чтобы как можно отчетливее выразить свою позицию, в 1911 году (вскоре после закрытия журнала) они издали сборник статей «Теоретические и практические вопросы еврейской жизни». В нем представители разных политических партий обсуждали, что означает принадлежность к еврейскому народу и что из этого следует в особых обстоятельствах многонациональной России, где, в отличие от Западной Европы, «признание еврейства самобытной нацией является в настоящее время уже всеобщим и, во всяком случае, господствующим не только среди нас самих, но, по-видимому, и в передовых кругах окружающих нас народов» [512]. Сборник примечателен прежде всего разбросом мнений: в нем участвовали бундовец Владимир Медем, левый либерал Григорий Ландау, фолкист Арон Перельман, бывший сионист идишист Натан Бирнбаум и ярый антисионист Иосиф Бикерман.

Первый номер «Еврейского мира» готовился летом и осенью 1908 года, почти одновременно с организованной в Черновицах конференцией по идишу, и вышел всего через несколько недель после того, как в Петербурге было основано Еврейское литературное общество. Неудивительно, что одной из главных тем номера был спор о языке. Черновицкая конференция проходила с 30 августа по 3 сентября 1908 года в австро-венгерской Буковине, в городе Черновицы (ныне Черновцы, Украина). Ее замысел вырос из состоявшейся годом ранее в Нью-Йорке беседы, в которой участвовали Бирнбаум, Житловский и писавший на идише поэт и драматург Довид Пинский [513]. С самого начала, по настоянию Пинского, было решено не обсуждать на конференции политические вопросы, не принимать «резолюций в защиту идиша», а сосредоточиться исключительно на «практической повестке дня» [514]. Предполагалось говорить главным образом о словаре языка идиш, его грамматике и орфографии, о современном состоянии прессы, культуры, а также о поддержке работающих на идише писателей и культурных деятелей [515]. Черновицы выбрали по нескольким причинам: во-первых, потому, что Австро-Венгрия была в те годы гораздо свободнее, чем Россия; во-вторых, из-за удобного расположения — город находился рядом с тогдашней российской границей; но прежде всего потому, что происходившие из Черновиц венские студенты Бирнбаума убедили его переселиться в Черновицы и созвать конференцию в их родном городе [516]. В 1907 году Бирнбаум, защитник еврейской автономии в Австрии, безуспешно баллотировался в рейхсрат от платформы автономистов и сторонников еврейского возрождения [517], и, возможно, его поворот к идишу отчасти был попыткой компенсировать неудачу на политическом поприще [518].

«Надо возвести ограду, защиту для бесценного нашего родного языка, — говорилось в приглашении, составленном Житловским, — чтобы он не скитался бесцельно, как было доселе, чтобы он не стал хаотичным, чтобы не одряхлел и не обветшал. Все, кто работает с языком — писатели, поэты, языковеды, и все, кто просто любит его, — должны собраться и сообща найти подобающие способы и средства, чтобы утвердить его авторитет, с коим все должны будут и захотят считаться» [519]. Вопрос «о признании идиша национальным языком» [520]значился только в последнем пункте повестки; тем не менее вся конференция созывалась ради того, чтобы утвердить именно этот статус идиша. Кроме Житловского и Бирнбаума, в ней участвовали многие выдающиеся писатели и интеллектуалы, в том числе Ицхок-Лейбуш Перец, Шолом Аш, Мойше-Лейб Галперн, Гирш Номберг, Авром Рейзен, Ноех Прилуцкий, Матес Мизес и Эстер Фрумкина. Среди приглашенных, но не приехавших были «звезды первой величины»: Менделе Мойхер-Сфорим (Шолом-Янкев Абрамович) и Шолом-Алейхем (Шолом Рабинович) [521]. На конференции присутствовало всего около сорока участников с правом голоса, и это еще раз доказывает, что лишь узкий круг видел в идише нечто большее, чем разговорный язык простолюдинов. Тем не менее Черновицкая конференция не только поддержала писателей, которые боролись за то, чтобы еврейская аудитория всерьез воспринимала их творчество, но и прочно связала вопрос о языке с проблемой национальных прав (в этом смысле идея провести ее в многонациональных Черновицах оказалась очень удачной). «Мы встали в шеренги под наше знамя во имя наших культурных интересов… Мы возвещаем миру: мы — еврейский народ, идиш — наш язык», — выразил общее настроение Перец [522].

Даже современникам было до конца непонятно, какие цели ставят перед собой участники конференции. Пылкие споры о роли идиша в еврейской национальной жизни разрешились компромиссом. В итоговом документе участники именуют идиш «национальным языком еврейского народа», заявляют о его «политических, общественных и культурных правах» [523]и вместе с тем предоставляют каждому «свободу относиться к ивриту сообразно своим убеждениям» [524]. Естественно, такой документ вызвал резкую критику с обеих сторон: «идишисты» были недовольны тем, что идиш не назван «единственным» языком народа, а «гебраистов» возмущало, что идиш вообще посмели назвать еврейским «национальным языком».