Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Еще один пример, свидетельствующий о том, что социокультурный контекст оказывал большое влияние на содержание сборников обычного права, — это вопрос о присяге/клятве. Мы считаем, что постепенная интеграция Казахской степи в административно-политическое и правовое поле империи делала проблему присяги все более актуальной. Причем наряду с присягой по адату большое распространение в середине XIX в. получает и описание присяги по шариату [383] О том, что присяга не всегда была объектом серьезного внимания чиновников, изучавших адат, см. запись А. И. Левшина, уделившего этой норме обычного права всего один пункт. См.: Материалы по казахскому обычному праву. С. 21. . Согласно В. Мартин, такая присяга/клятва (на Коране) была новшеством для казахов и являлась следствием имперского усилия вселить в сознание своих кочевых подданных представления о моральности и этичности, а также уважение к закону [384] Martin V. Kazakh Oath-Taking in Colonial Courtrooms: Legal Culture and Russian Empire-Building // Orientalism and Empire in Russia / Еds. M. D. Fox, P. Holquist, A. Martin. Bloomington, 2006. P. 344. Вывод о том, что такая присяга была имперским изобретением, очень сомнителен даже на фоне работ чиновников колониальной администрации. И. И. Ибрагимов, например, сообщает, что присяга по шариату была распространена татарскими муллами. См.: Ибрагимов И. И. Заметки о киргизском суде. Из записок ИРГО по отделению этнографии. СПб., 1878. С. 7–9. В материалах Омского комитета 1823 г. присяга на Коране фигурирует как обычная казахская правовая процедура. См.: Материалы по казахскому обычному праву. С. 41. Поэтому логичнее предположить, что империя адаптировала некоторые практики казахов, так как понятие «мусульманский или магометанский закон» было более приемлемым с юридической точки зрения, чем менее понятный обычай. . Если империя придавала важное значение присяге на Коране [385] В 1835 г. МВД формализировало процесс принесения клятвы/присяги, предложив ОМДС сочинять формы клятв и наставлений/увещеваний, которые мусульмане империи могли бы использовать как образцы. См.: Crews R. D. For Prophet and Tsar. P. 17, 20. , то почему сами чиновники пытались убедить окружающих, что отношение казахов к присяге тесно связано с тем, что они не были глубоко верующими мусульманами, но относились к религии поверхностно? [386] См.: Ибрагимов И. И. Заметки о киргизском суде. С. 8–9; Крафт И. И. Судебная часть в Туркестанском крае и степных областях. Оренбург, 1898. C. 101. Сборник Осмоловского не дает ответа на этот вопрос. Скорее он уводит нас в сторону идеализации присяги, фокусируясь на том, что присяга по адату более важна для казахов, чем присяга по шариату, а человек, привлекающийся для этой процедуры, должен обладать подходящими качествами, например честностью [387] РГИА. Ф. 853. Оп. 2. Д. 65. Л. 50 об. — 51 об., 106. . С трудом верится, что казахи, сталкиваясь с разнообразными бюрократическими практиками в рамках нововведений Российской империи, думали так, как писал Осмоловский. Более убедительным здесь, на наш взгляд, оказался Н. И. Гродеков, который связал особенности присяги с контекстом самой колониальной ситуации. В этом отношении предпочтение присяги по шариату или адату не обязательно измерялось требованиями морали или традиции. Отсюда появление лжеприсяги — как вынужденной меры, связанной с возможностью манипулировать бюрократическими обстоятельствами, которые навязывала империя, и, как вариант, запутывать следствие или избегать наказания [388] См.: Гродеков Н. И. Киргизы и каракиргизы Сыр-Дарьинской области: юридический быт. Соврем. издан. С. 179–186. . Очевидно и то, что такое поведение не столько грубый прагматизм, сколько умение найти дополнительные ресурсы для достижения личного и общественного успеха. В связи с этим очень важно отметить, что присяга гораздо быстрее, чем другие нормы местного права, становится частью колониальной системы управления и составители сборников обычного права, особенно Л. д’Андре и И. Я. Осмоловский, сталкиваются с проблемой описания этого обстоятельства. В конечном счете они вырывают свой текст из колониального контекста и обеспечивают разнообразие в характеристике практик принесения присяги, включая и те, которые уже вышли из обращения и являлись обычным этнографическим материалом, тем самым поддерживая представление, что все эти виды присяги, вне зависимости от участия кочевников в имперской жизни, в той или иной степени важны для казахов.

Одна из ключевых проблем, которую должны были решить чиновники ОПК, — это отношение адата к шариату. Сборник И. Я. Осмоловского вслед за текстом Л. д’Андре демонстрировал, что не существовало какого-либо единообразия в понимании адата и шариата и тем более подхода к тому, как можно их разделить или соотнести. Как известно, материалы Л. д’Андре были восприняты очень противоречиво, то есть чиновники видели в итогах этой работы нечто большее и одновременно с этим нечто меньшее, чем сам автор. Одна из причин такой оценки заключалась в том, что многие нормы шариата составитель сборника представил в качестве положений казахского обычного права. Такой взгляд был следствием не осознанного подхода к проблеме, а скорее отсутствия необходимой подготовки и опыта в изучении юридических практик казахов, поэтому определение адата получило абстрактный характер и, по существу, оказалось ближе к имперской манере противопоставлять обычай закону. С этой точки зрения адат для д’Андре — это «обычаи, не имеющие вовсе источников своего основания», которые всегда оказываются в менее выигрышном положении, чем кодифицированное право, каковым является шариат. Очевидно, чтобы подчеркнуть такие различия, составитель сборника снабдил свой текст многочисленными выдержками из Корана [389] Как оказалось впоследствии, чиновник имел поверхностные представления об исламской правовой культуре. Когда дело дошло до подготовки сборника, он получил сведения о содержании Корана из вторых или третьих рук. См.: ЦГА РК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2382. Л. 31, 61. . Однако эти вставки только усилили, а не устранили сомнения в отношении того, что сборник может быть полезен для кодификации [390] Очевидно, что попытка соотнести нормы адата и шариата, используя Коран, у Л. д’Андре не удалась и по своему содержанию представляла собой обычную формализацию без учета деталей и контекста. Например, информация о том, что бии применяют жестокие телесные наказания, не учитывала контекст. См.: Материалы по казахскому обычному праву. С. 130. «Положение об управлении оренбургскими киргизами» [от 14 июля 1844 г.] ограничивало компетенцию суда биев исками ниже 50 рублей серебром, лишая их тем самым возможности принимать решения по уголовным делам. См.: Материалы по истории политического строя Казахстана. С. 222–224. . Читая сборник И. Я. Осмоловского, мы обнаруживаем ряд интересных особенностей, которые не встречаются в материалах казахского обычного права, подготовленных другими чиновниками оренбургского ведомства. Сформировав свои представления о местной правовой культуре в том числе и благодаря наблюдению за юридическими практиками казахов в разных регионах степи, Осмоловский описал новые черты адата, смешавшиеся с теми, которые существовали ранее. В этом смысле он отделил современное состояние адата от его длинной патриархальной традиции, определявшей специфику обычного права в контексте понятий «исконно киргизские обычаи», «древний обычай» и т. п. Какие положения сборника и служебные документы говорят нам, что Осмоловский не сомневался в существовании «нового адата»? [391] Понятие «новый адат» вводится Н. И. Гродековым. См.: Гродеков Н. И. Киргизы и каракиргизы Сыр-Дарьинской области: юридический быт. Соврем. издан. Хотя у Осмоловского такое выражение не встречается, содержание сборника подразумевает возможности его широкой артикуляции. Если Н. И. Гродеков большое внимание уделил таким нововведениям, как использование письменных актов, замена счета на скот счетом на деньги, заочное решение суда биев и др. [392] Там же. С. 32–33. , то Осмоловский, кроме изменений, носивших формально-бюрократический характер, добавил ряд понятий и практик, которые, как он считал, были связаны с особенностями, создавшими условия для распространения шариата. Одно из таких условий — постоянные контакты казахов с хивинцами и бухарцами [393] О том, что влияние кунградских (хивинских) чиновников распространялось на казахов, проживавших на плато Усть-Юрт (Усть-Урт) и на берегах реки Уил, т. е. на территории, входившей в состав Российской империи, см.: Sartori P., Abdurasulov U. Take Me to Khiva: Shari‘a as Governance in the Oasis of Khoresm (19th — Early 20th Centuries) // Islamic Law and Society. 2017. Vol. 24. P. 58. . Благодаря этим контактам, заключал Осмоловский, у казахов получили распространение персидские термины танкефил [394] Танкефил ( таныкефил, эркефил ) — поручитель, который обязуется представлять подозреваемых и находящихся под следствием. и заркефил [395] Заркефил ( малкефил ) — поручитель, отвечающий своим имуществом за неисполнение договоров и обязательств. — понятия, характеризующие особенности поручительства в шариате [396] РГИА. Ф. 853. Оп. 2. Д. 65. Л. 79. .