Коллектив авторов История - Кембриджская история капитализма. Том 1. Подъём капитализма: от древних истоков до 1848 года

Сходным образом они работали как защищенный рынок для продажи продукции, произведенной в метрополиях, предоставляя дальнейшие гарантии благоприятного торгового баланса и непрерывного накопления ценных металлов. Они также служили направлениями добровольной или вынужденной эмиграции и источниками налоговых доходов. Системы эксклюзивных контрактов и монополий, а также служившие их неотъемлемой частью финансовые и налоговые привилегии обеспечивали гарантию успеха различным субъектам экономической деятельности, участвовавшим в колониальной торговле, начиная с самого государства. Следовательно, выживание этой системы «колониального пакта» гарантировалось серией механизмов безопасности и военной защитой, а также регуляторными мерами, предотвращавшими возникновение каких-либо конфликтов интересов.

Несмотря на молчаливое признание преимуществ, вытекающих из кратко описанной выше системы «колониального пакта», в просвещенной экономической литературе второй половины XVIII века содержатся интересные примеры иного восприятия роли колоний. В Англии Джозайя Такер (Tucker 1774) был автором, наиболее отчетливо выразившим это радикально отличное отношение к колониальному вопросу в своих работах, опубликованных после 1760 года. Он открыто защищал возможность освобождения Америки ввиду высоких затрат на управление и содержание важнейшей британской колонии. Он считал, что превосходство британского капитала позволяло себя ощутить в любой части света, которой могли достичь британские мануфактуры, чтобы гегемония, которую они осуществляли, привела американцев к возвращению под сень старой метрополии под видом, как уже тогда представлял себе Такер, некоторой формы привилегированного торгового партнерства. По его собственным словам,

пока будет сохраняться это превосходство [британского капитала], для торговли британской нации не возникнет моральной возможности пострадать от какого-либо весьма крупного или тревожного уменьшения. Пусть американцы идут туда, куда им угодно, и испытают все нации в мире. Когда они закончат, они просителями вернутся к Великобритании и станут умолять принять их в число наших клиентов, не ради нас, а ради самих себя (Semmel 1970: 23).

Такер также считал, что ограничительные процессы, присущие колониальной системе, пагубно влияли на развитие торговли в целом, учитывая, что они препятствовали свободному предпринимательству множества субъектов и интересов. В этом смысле от открыто заявил о своем предпочтении системы, гарантировавшей большую свободу торговли:

Когда всем сторонам будет предоставлена свобода действовать так, как им угодно, наша торговля в Северной Америке скорее вырастет, чем сократится, так как именно свобода, а не принуждение или монополия, увеличивает торговлю (Semmel 1970: 23–24).

Во Франции Мерсье де ла Ривьер и Тюрго также защищали точно такую же позицию контролируемой автономии колоний. Чрезмерные издержки содержания колоний, контрпродуктивный характер тяжкого налогового бремени и исходящая от метрополии атмосфера финансового и экономического порабощения были более чем достаточными причинами для пересмотра меркантилистского управления колониями.

Вопросы, аналогичные этим, звучали и в иберийских странах, а именно в работах двух из самых выдающихся представителей просвещенной экономической мысли: Педро де Кампоманеса в Испании и Родригу де Соуза Коутиньо в Португалии. Актуальность колониальной империи для обеих стран была абсолютно критической. В своих работах и политических решениях — оба они были правительственными деятелями Испании и Португалии — Кампоманес и Коутиньо открыто критиковали стратегию, которая основывала процесс колонизации на добыче ценных металлов, предоставляя всем остальным секторам деятельности самостоятельно бороться за свое существование. Они также подчеркивали тот факт, что колониальная торговля основывалась на эксклюзивных монополистических системах, представляя собой крупное препятствие для полного использования потенциала, предлагаемого такой торговлей. Наконец, оба они негативно оценивали систему тяжкого налогового бремени, которым облагались колониальные территории (Cardoso 2009; Paquette 2008). Различные позиции в отношении готовности реформировать колониальную политику, а также более широкое понимание преимуществ системы международной торговли на основе доктрины невмешательства государства в экономику представляют законченную картину направления изменений в жизни коммерческого общества в глобальном масштабе. Это были изменения, требовавшие новых достижений в науке, призванной их понять.

Идея равновесия, которую мы находим в работах физиократов, в то время выражалась иными способами, в основном принимая более литературную форму. Говорим ли мы о ней как о doux commerce («дух коммерции» Монтескье), «тайной взаимосвязи» (Сэмюэл Джонсон), потаенных цепочках событий или природном порядке вещей, это именно та чудесная гармония частей и целого, индивидов и общества, о которой мы говорим, когда упоминаем «невидимую руку» из произведения Адама Смита (понятие, которое сам Смит использовал так редко, но которое так активно упоминают его читатели и толкователи) (Skinner 1979; Winch 1996).

Этот литературный инструмент представляет собой не более чем подтверждение одной из центральных идей «Богатства народов»: действуя на рынке, стремясь к удовлетворению своих собственных интересов, субъекты экономической деятельности создают ситуации равновесия, которое соответствует полному удовлетворению интересов сообщества. Таким образом, создается новый язык, на котором можно говорить о гармонии и равновесии: никогда не забывая о том, что субъекты экономической деятельности наделены рядом моральных чувств уважения, доброжелательности и симпатии, что не дает рассматривать рынок как средоточие зависти, противоборства и конфликтов, мы видим, что тот же самый рынок наполнен природной способностью устанавливать цену и регулировать количества предложенного и запрошенного. Политическая экономия наконец смогла обрести зрелость, получив четкий концептуальный арсенал (Hont 2005; Hont and Ignatieff 1983; Teichgraeber 1986).

Объясняя, как расширение рынка действует на масштаб разделения труда и, таким образом, действует либо в сторону ограничения, либо в сторону стимулирования накопления капитала и долгосрочного экономического роста, Смит не забывает о роли законодателя в оснащении народа законами и институтами, необходимыми для достижения этой цели непрерывного и устойчивого роста.

Смит сводит воедино более ранние аргументы и создает аргументы новые для укрепления доверия к экономической системе, основанной на частной инициативе, но при этом не обходится без координации и регулирования со стороны государства. Новая наука рынка и современных институтов, которые служат динамике зарождающегося промышленного капитализма, также является наукой, которая дается в распоряжение законодателя с дополнительной задачей разработки и внедрения новых функций государства. Пространное отступление Смита о «Доходах государя или страны» в книге V «Богатства народов» — самое красноречивое свидетельство полной досягаемости и границ этой доступной законодателю науки.