Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Я натянул эту нить умозаключений до предела, поэтому остановлюсь на том, что может показаться — а на самом деле не является — парадоксальным выводом: я убежден (и убедил вас?), что именно в отвергавших брак семьях уже во второй половине XVIII в. русские крестьянские девушки в достаточном количестве, чтобы это имело значение, получили, возможно по умолчанию, право самостоятельно принимать брачные решения [338] Категория отвергавших брак дворов может быть расширена и распространена на дворы староверов-поповцев, которые признавали брак, но не тот, что совершался православными священниками; девушки из таких семей часто венчались в православной церкви, но убегом. Более подробно об этом в главе 6. Убеги девушек из поповцев стали, возможно, распространяться во второй половине XVIII столетия, примерно в то же время, когда девушки беспоповцев начали принимать самостоятельные брачные решения. . В деревнях, где все вступали в брак, у девушек не было иного выбора, кроме замужества. В Случково и брак, и вечное девство были факультативны. Как только у женщин появлялась возможность выбирать, идти замуж или нет, они автоматически приобретали некоторую свободу выбирать партнеров. Чем меньше отцы были заинтересованы в выдаче своих дочерей замуж, тем больше права выбора переходило к дочерям.

Примерно с первой четверти XVIII столетия женщины дворцовой деревни Случково начали все чаще сторониться замужества. К концу века уже 70 % взрослых женщин, родившихся в этой деревне, — все, конечно же, староверки беспоповского толка — отказались вступать в брак. Дальнейший рост отказа от брака в д. Случково был практически невозможен, и, действительно, в XIX в. он оставался на том же уровне. В дворцовой деревне Алёшково воздержание от брака среди женщин стало заметно лет на десять позже и продолжало расти, пока не достигло своего пика — то есть того же уровня, что и в д. Случково, — в районе 1830 г. В Пешково в XVIII в. невыход замуж женщины брачного возраста был редкостью, такие случаи могли объясняться, видимо, только физической или психической недееспособностью. Но в период между 1800 и 1830 гг. женское население деревни бросилось в стародевичество. К 1830 г. количество незамужних взрослых женщин достигло 37 % от всего женского населения д. Пешково, то есть почти такого же уровня, к которому в деревнях Случково и Алёшково пришли за более чем полвека. И затем, начиная где-то с 1830 г., во всех трех деревнях молодые женщины из многих дворов, обитательницы которых поколениями отвергали замужество, вдруг вернулись к обычному среди российского крестьянства универсальному браку.

Этот перелом случился во дворах, которые священники в 1830 и 1850 гг. записали Спасовыми или в которых проживали отдельные спасовцы. В других дворах, опознанных священниками как принадлежавшие к поморскому согласию, тенденция к отказу от замужества наблюдается с начала 1800-х и не слабеет вплоть до 1850-х. Это по меньшей мере любопытно: молодые женщины из определенно поморских дворов в XIX в. уклонялись от брака в то время, как их бабушки в XVIII в. поголовно выходили замуж. Мы не можем, однако, быть полностью уверены, что бабушки поморок XIX в. сами были поморками: они подчинялись принципу универсального брака, жили во дворах, которые священники почитали православными, и вполне могли сами исповедовать православие. Или же они таились, как таились многие староверы прихода. Явным же их наличие стало лишь в начале XIX в., когда они перестали выходить замуж и священник записал их поморками.

Брачное поведение и спасовцев, и поморцев в приходе с. Купля парадоксально. Я довольно подробно разбираю отношение спасовцев к браку в главе 5, поскольку, чтобы понять, почему так много Спасовых женщин в течение столь долгого времени чурались брака, а потом вдруг вновь стали выходить замуж, требуется тщательное рассмотрение крайне скудных сведений. Здесь я только кратко представлю контекст. Когда спасовцы в конце XVII в. появились в нижегородских приволжских лесах в качестве беспоповского согласия, они — как и все прочие беспоповские согласия в то время — придерживались мнения, что раз нет больше священников для совершения венчания, то и брака быть не может. Сожительство, не освященное таинством брака, — это прелюбодеяние, лучше, возможно, чем венчание в еретической церкви, но все же тяжкий грех. Такова была Спасова доктрина как минимум до 1730 г., но к концу XVIII столетия было четко установлено, что согласие готово мириться с совершением брака православными священниками в православных церквях. Другие староверы считали такой подход возмутительным, и с теологической точки зрения он действительно выглядит противоречивым. В главе 5 я предлагаю возможное объяснение этого, но в данном контексте важным является то, что примерно в то же время, когда согласие санкционировало брак, все большее количество спасовок в приходе с. Купля отвергали его. В главе 5 также рассматривается возможное объяснение того, почему спасовки прекратили отказываться от брака: раскол в Спасовом согласии в 1840-х гг.

Дворы поморцев в приходе с. Купля переняли брачное правило местных спасовцев — мужчины женятся, женщины нет — точно в то же время, когда общероссийское поморское согласие официально признало брак. На протяжении XVIII в. поморские руководители в своей Выгозерской пустыне (поморском Ватикане) на севере России упорствовали в отрицании института брака. Они не просто утверждали, что больше нет священников для совершения таинства и не освященный таинством брак есть сущее прелюбодеяние, но и что ввиду приближения Второго пришествия и Страшного суда потребно безбрачие. Однако они снисходительно относились к плотским слабостям своих семейных последователей и не предпринимали попыток изгнать супружеские пары или принудить их к целомудрию (как это делали, например, в федосеевском согласии). Женатым парам предписывалось только во время служб стоять на улице, а за трапезами сидеть за отдельными столами, пользуясь отдельной посудой. На самом деле крестьяне-старообрядцы, селившиеся в районе Выгозера в XVIII в. с тем, чтобы быть поближе к своему духовному центру, свободно вступали в брак, о чем свидетельствуют ревизские сказки второй половины века. К 1763 г. большинство сохранивших безбрачие взрослых жителей мелких поселений в округе составляли стареющие представители первоначального всплеска религиозного рвения, прибывшие в эти места в начале XVIII в. Нормой к 1763 г. была семья из нескольких поколений, где все молодые мужчины женились, а женщины выходили замуж [339] РГАДА. Ф. 350. Оп. 2. Д. 2379. В 1748 г. даются списки только мужского населения, но большинство мужчин пожилые и, по всей видимости, холостые. Включены также дети и подростки мужского пола. Ревизия 1763 г. (Там же. Д. 2422), где переписывались и мужчины и женщины, показывает, что к 1763 г. нормой являлись семьи, состоявшие из нескольких поколений и производящие потомство. См. также: Соколовская М. Л. Крестьянский мир как основа формирования выговского общежительства // Старообрядчество в России. М.: Языки русской культуры, 1991. С. 270–274; Старицын А. Н. Староверческие поселения Каргополья конца XVII — начала XVIII в. // Историко-культурный ландшафт Северо-Запада. СПб.: Европейский дом, 2011. С. 160–167. .