Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

В XVI в. русское правительство строило крепости с постоянными гарнизонами на южном берегу Волги напротив территории луговых марийцев (горные марийцы жили к югу от Волги). В истории Татарского ханства, сочиненной в 1560-х гг. русским автором, который 20 лет прожил в плену в Казани, о луговых черемисах говорится, что они живут «в пустынях лесных, ни сеют ни орют, но ловом звериным и рыбным и войною питаютца и живут аки дикие» [448]. Они показали свою свирепость в восстаниях 1573, 1574 и 1582–1584 гг. [449]Мари восставали и в 1606–1610 гг. во время Смуты и, вместе с другими нерусскими народностями, а также и с русскими со Средней Волги, временно занимали или осаждали мелкие города от Чебоксар (на южном берегу Волги, к востоку от Ветлуги) до Свияжска (вверх по реке от Казани), Котельнича на р. Вятка и Вычегды на юго-востоке современной Архангельской области. Они перестали платить ясак и опять подняли восстание, когда в 1615–1616 гг. сборщики податей попытались собрать недоимки и дополнительные чрезвычайные сборы [450].

Русские поселенцы между тем продвигались все дальше в страну черемисов. В 1667 г. мари подали челобитную царю с жалобой на Макарьевский монастырь на Унже и Варнавинский на Ветлуге — и тот и другой основали крепостные поселения к востоку от Ветлуги — и на русских дворян, чьи крепостные внедрялись на землю черемисов. По словам последних, русские «и их де черемису в тех их угодьях бьют и увечат и всякое поруганье чинят и стреляют поних из ружья и многию дечеремису побили до смерти. И от тех де старцов [монастырских] многие ясачные дворы у них запустили и в рознь разошлись. И ныне де те старцы Варлам [Макарьевского монастыря] и Гурий [Варнавинского монастыря] з бр. и со крестьяны в их черемиских исачных угодьях <���…> завладели рыбными ловлями и бобровыми гоны [километров по сто и больше]… Да и иных де помещиков и вотчинников Ветлужского у. из разных волостей многие крестьяне поселились д-ми и починки на их черемиских же землях и в их угодьях и насильства де и поруганье им всякое чинят же» [451].

Поскольку Поветлужье было приграничным районом и по всей долине реки крестьян закрепощали или повторно закрепощали, неудивительно, что знаменитое восстание казаков, крестьян и старообрядцев под предводительством Стеньки Разина 1670–1671 гг. кратко прокатилось по Ветлуге. В октябре 1670 г. второстепенный разинский атаман Илюшка Иванов (он же Пономарев, он же Долгополов) повел отряд из примерно 150 казаков, вновь прибывших повстанцев и черемисов вверх по Ветлуге. Крепостные в Баках и окрестных селениях приняли их с энтузиазмом. На допросе после поимки Илюшка утверждал, что к его отряду присоединились 370 крепостных, так что всего у него стало 400 человек; в разных документах цифры, естественно, не совпадают, но Илюшкина оценка количества вступивших в его команду крепостных самая низкая. Илюшка расположился лагерем в Баки и разослал письма в имения по реке Ветлуге, в которых наказывал крепостным держать приказчиков в цепях до его прихода, а уж он с ними разберется. Его люди 10 приказчиков убили, других избили, остальных выгнали. Они убили также проживавших в своих поместьях владельцев некоторых мелких имений. Илюшка уверял, что его люди убивали только тех приказчиков, которых просили убить крестьяне. Приказчики из имений выше по реке, предупрежденные заранее Илюшкиными письмами, собрали собственное войско и в начале ноября (так рассказывали приказчики) поймали нескольких Илюшкиных эмиссаров, а затем отогнали его банду на юг к Бакам, где при поддержке многих крестьян Илюшка перегруппировался. Приказчики вернулись к своим имениям и отправили письмо с мольбой о помощи. В ноябре же Илюшка захватил городок Унжа на реке Унжа, но тут же ретировался, так как приближались царские войска. Он отослал свой отряд обратно на Ветлугу, а сам попытался скрыться, но безуспешно. Командующий царскими войсками доложил, что уничтожил Илюшкины банды, убив в разных местах 500 человек и поймав 75 [452].

Расправа была свирепой: около 150 участников ветлужского восстания, в том числе Илюшка, были повешены, или выпороты, или оставили большой палец правой руки и ухо под топором палача. В Баках 17 декабря пятерых повесили и одного били кнутом на козле, а 18 декабря еще 56 человек, опять в Баках, были или казнены, или биты кнутом, или утратили большие пальцы и уши. Только один из повешенных был из Баков, еще одному баковскому крепостному отсекли большой палец и ухо, а крепостного из близлежащей Зубилихи, позднее вошедшей в баковское имение Ливенов, били кнутом. Многие другие повстанцы были из соседних сел [453].

Эти публичные казни и порки имели целью навести страх и цели этой, скорее всего, достигли, но едва ли устранили социальную напряженность. В 1708–1710 гг. отряды крестьян, вдохновленных Булавинским восстанием (1707–1709) на Дону, терроризировали приволжские районы от Нижнего Новгорода до Твери. Одним из них руководил беглый крепостной из Притыхина на северном участке Ветлуги. Его люди — многие из которых наверняка были крепостными из Поветлужья — разоряли дворянские поместья под Ветлугой и Унжей и во многих других местах, стояли лагерем около Нижнего Новгорода и поднимались дальше по Волге [454]. Одним из последствий этого разгула стало скопление мужиков, которые не могли вернуться в свои деревни; ими питалась длинная история разбоя вдоль Ветлуги, включая эпизоды грабежа в Баках и убийство приказчика средь бела дня в 1744 г. [455]Когда в 1761 г. Михаил Ломоносов писал о повышенной опасности, исходящей от разбойников в удаленных от городов местах, он отдельно выделил бассейн «реки Ветлуги, которая, на 700 верст [656 километров — на самом деле 889 километров] течением от вершины до устья простираясь, не имеет при себе ни единого города» и зимой служит пристанищем бурлакам-разбойникам [456].

Единственный аспект социальной напряженности, который был слабо — во всяком случае, по свидетельству крестьян — представлен на этих рубежах, — это трения между ними самими. На протяжении XVII в. потенциал для конфликта внутри крестьянской среды снижался здесь за счет наличия природных ресурсов на нужды очень маленького тогда населения. Когда в 1664 г. старцы Варнавинского монастыря пожаловались, что крепостные князя Степана Татаева, чьи владения прилегали со всех сторон к монастырским угодьям, залезают на монастырскую землю и чинят урон крепостным монастыря, правительственный чиновник, посланный для расследования, призвал «лучших крестьян», старожилов, крестьянских старост и представителей от крепостных соседних помещиков. Те клялись, что и они, и монастырские «сенными покосами помещиковы и вотчинновы крестьяне и м-ские крестьяне изстари все владеют так, кто про себя пожни где росчистили, потому что земля и леса и сенные покосы и всякие угодья меж ими не межевани, спору в том меж ими никогда не бывало и впредь не будет» [457]. Правда, это свидетельство крепостных из соседних владений, и у монастырских крестьян, может быть, не было возможности сказать свое слово, но вышесказанное тем не менее звучит правдоподобно. Можно было продвинуться дальше в лес и захватить вырубки, поля и бобровые гоны у черемисов, прогнав черемисов, но лес пока был практически бескрайним, и между русскими крестьянами было понимание, что, если понадобится им новое поле, всегда можно деревья подсечь да сжечь. Серьезные противоречия между крестьянами придут только с новым общественно-политическим порядком, когда маленьким общинам придется выбирать из своих рядов рекрутов для петровской армии и в результате перемен в экономике одни крестьяне будут нанимать других в работники.