Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

И действительно, правительственные чиновники, ведущие расследование по старообрядцам Костромской губернии, в 1852 г. сообщали, что свадьбы уводом были обычным явлением в большой части Варнавинского уезда, выделяя при этом Урень-край, расположенный к северо-востоку от Баков и густонаселенный старообрядцами-беспоповцами, как территорию, где за уводом вместо церковного венчания следовало внебрачное сожительство [485]. Беглые пары из Баков и из Урень-края — первые направлялись к алтарю, вторые нет — почти наверняка принадлежали к разным старообрядческим согласиям. Урень-край был густо населен филипповцами [486]. В Баках же частые убеги, завершавшиеся церковным венчанием, указывают на присутствие спасовцев, поскольку у спасовцев разрешался церковный брак. Между тем беглые баковские молодожены-поповцы тоже, по всей вероятности, венчались в церкви.

Дети староверов-поповцев женились уводом не потому, что их родители отвергали брак. Признание непреходящей правомерности брака и семейной жизни отделяло поповцев от беспоповцев еще до раскола между этими двумя старообрядческими течениями [487]. Вплоть до конца первой половины XIX в., однако, у старообрядцев были только беглые попы, вышедшие из подчинения официальной церкви и очищенные от никонианской ереси повторным миропомазанием. Они были преследуемы правительством, их всегда не хватало, и даже когда они были, то находились слишком далеко от большинства крестьян. В отсутствие попа-старообрядца желающая вступить в брак заволжская пара поповцев могла это сделать только в ближайшей православной церкви, где священник сначала должен был взять с них обещание перейти в православие и растить детей в лоне официальной церкви. У молодоженов-поповцев не было трудностей с нахождением православного попа, который бы их обвенчал, получив или не получив от них пустое обещание [488]. Убег был ухищрением, позволявшим родителям невесты — которые наверняка почти всегда были в курсе, что к их дочери сватаются, и которые сами, возможно, женились убегом, — сделать вид, что они не знают о ее планах, и избежать таким образом ответственности за венчание православным священником, который в их глазах был еретиком [489]. Родители жениха, с другой стороны, должны были всегда заранее давать свое согласие, потому что жених затем возвращался с невестой в свой родной дом.

Однако, если венчание тайком к югу от Варнавинского уезда ассоциировалось в основном с поповцами, не было причин, почему таким же путем не могла жениться и беспоповская пара с, или без, негласного одобрения родителей невесты. Время от времени, по крайней мере, заволжские крестьяне-беспоповцы женились убегом, венчаясь в православной церкви [490]. В Москве во второй половине XVIII в. беспоповские пары заключали брак убегом и венчались в православных церквях, о чем их родители были осведомлены заранее, но тем не менее разыгрывали изумление и огорчение, именно чтобы не нести ответственность за действия своих детей [491]. В Баках и окрестностях так же, как и в других районах дальше на юг Заволжья, брак убегом у старообрядцев-поповцев не мог не служить соблазнительным примером для беспоповских девушек, которые хотели выйти замуж. В губернии, конечно же, были православные священники, готовые обвенчать старообрядцев без всякого обета последующего обращения [492]. Возможно, родители-беспоповцы действительно возражали против замужества своих дочерей, но, кроме как запереть их в доме, они мало что могли сделать, чтобы помешать дочерям влюбляться в местных парней и идти замуж. В Баках отношение к браку в предположительно старообрядческих беспоповских дворах отлично сочеталось с местным обычаем брака уводом.

Единственное, что мы можем с уверенностью сказать о старообрядцах XVIII в. в Баках и их окрестностях, — что среди них было много и поповцев, и беспоповцев и большинство женщин, никогда не бывших замужем, были наверняка из старообрядцев-беспоповцев — записных или скрытых. Мы также знаем, что в XVIII и раннем XIX в. в уезде были старообрядческие скиты. В 1840 г. их разрушили, но все насельники переселились в лесные схроны или деревни — в их числе группа женщин, поселившихся в деревне Песошное к востоку от Ветлуги, в 20 километрах от Баков — и продолжали отправлять различные требы для местного населения. Наш источник не сообщает, были ли какие-то из скитов населены спасовцами [493].

Ясно также, хотя на основе лишь субъективных признаков, что в XVIII в. старообрядцы составляли значительную часть — возможно, большинство — населения Костромской губернии и, весьма вероятно, подавляющее большинство в Варнавинском уезде. Поскольку статистические данные по староверам, предоставляемые церковью и государством, были смехотворны и свидетельствовали только о том, что оба они отрицали очевидное, я не могу доказать эти утверждения с цифрами в руках. Между тем такие выводы подтверждаются имеющимися свидетельствами (например, из Баков, где священники в 1800 г. жаловались Карлу Хеннеманну, что почти никто из их прихожан не ходит в церковь).

Епископ Костромской в 1792 г. утверждал, что правительственные чиновники неоднократно посылали к нему раскольников на увещание — в общей сложности 1500 закоренелых и более 400 вновь обращенных. Епископ также сообщал, что во время ревизии 1782 г. переписчики-раскольники убедили такое же количество прихожан записаться старообрядцами и что в Юрьевецком уезде почти все крестьяне девяти приходов ушли из церкви. Деревенские старосты, говорил он, имея в виду всю губернию, а не один Юрьевецкий уезд, будучи сами раскольниками, увлекают крестьян в раскол и способствуют сооружению старообрядческих келий в полях и лесах и возведению староверческих часовен [494]. В 1860-х гг., по свидетельству священника из деревни Черная, все выборные из крестьян должностные лица в округе были старообрядцами. В середине столетия губернским властям в Костроме были известны главные центры и имена некоторых руководителей старообрядчества, однако, получив приказ провести расследование, местные чиновники тянули время, и большинство дел были закрыты либо без вынесения заключения, либо без назначения расследуемым старообрядцам какого-либо наказания [495]. У местных чиновников не было желания привлекать староверов к ответственности, возможно, потому, что они им сочувствовали или же были подкуплены.

В окрестностях Уреня Варнавинского уезда, к северо-востоку от Баков, в 1829–1830 гг. произошло крупное восстание, охватившее (по утверждению восставших в одной челобитной) деревни с общим населением 5000 человек. Восстание не имело отношения к религии, оно началось как протест против попыток удельной администрации прибрать к рукам и обложить налогом подсечно-огневое земледелие в удельных лесах. Между тем именно религиозная солидарность этих крестьян-беспоповцев (как было сказано в еще одной челобитной, «будучие раскольниками разных сект, отвергающих тайнства») помогла им продержаться почти год после того, как в июле 1829 г. они изгнали удельных чиновников из Уреня и в начале 1830 г. на некоторое время взяли в свои руки управление всем поселением. С января до мая 1830 г., вооруженные по большей части дубинками, они обращали в бегство мелкие отряды солдат, которых чиновники посылали в деревни. Только в июне с помощью вооруженного отряда в 1000 ружей властям удалось одержать победу. Но хотя более 200 участников были наказаны — прогнаны сквозь строй, выпороты, отданы в солдаты, высланы в Сибирь, — многие, в том числе один из вожаков, сумели скрыться, и следствие велось типичным для Костромы образом ни шатко, ни валко до 1831 г., когда его свернули и объявили приговоры. Губернатор не без оснований подозревал, что один из ведущих расследование чиновников был подкуплен и не выполнял приказ о поимке вожака. Уренские удельные крестьяне продолжали протестовать и посылать челобитные вплоть до 1836 г. [496]