Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Аверкиев связывал беспорядки сексуального характера с религиозными и социальными беспорядками. Он узрел параллели между половой распущенностью и религиозным иноверьем, в особенности в Дранишном, Староустье и Ижме — трех деревнях к востоку от Ветлуги, где в XVIII в. особо заметна была тенденция к отказу от замужества и где, по утверждению Аверкиева, большинство крепостных отпали от Церкви и исповедовали ложную и аморальную веру. Именно в этих деревнях, говорил он, бунтовщики 1835 года начали замышлять мятеж [546]. Связь между тем, что Аверкиев считал религиозной и половой аморальностью, вполне могла быть. Хотя незаконный брак, конечно же, не был непосредственной причиной восстания 1835 г., у крепостных этого имения имелась репутация неуправляемых, уходившая во времена их прибытия на новые лесные рубежи еще в XVII в. Связь между брачными и социальными беспорядками не была сугубо метафорической.

Восстание 1835 года было, возможно, серьезнее, хоть и ненамного, чем все другие подобные бунты. В своем первом докладе о мятеже Греков пытался уклониться от признания своей ответственности, утверждая, что аналогичные события имели место в 1833 г., до его назначения управляющим; во время оных баковские крестьяне сместили бурмистра, земского (в том году это был тот же Иван Калинин) и других крепостных служащих и написали костромскому губернатору Ланскому, протестуя против намерения Ливена увеличить размер их оброка. Другой информации об этих волнениях не имеется, но документы от 1835–1836 гг. свидетельствуют, что Ливен решил увеличить оброк только в 1834 г. по рекомендации Грекова, и ни в одном из документов, касающихся назначения Грекова, нет намека на то, что это произошло вследствие восстания. Если какие-то беспорядки, типа описанных Грековым, действительно имели место в 1833 г., это была, скорее всего, одна из заварух, возникших в результате конфликта между самими крепостными. Аверкиев предполагал то же самое относительно событий 1835 г.: он винил и старообрядцев, и богачей, надеявшихся, что их богатство послужит им защитой, в подстрекательстве к мятежу. Действительно, названные исправником Збруевым вероятные зачинщики были из самых зажиточных крепостных имения [547]. Показательно может быть заявление Грекова, что в 1833 г. крепостные выбрали своим новым земским Василия Иванова Воронина — родственника-поповца беспоповской семьи Ворониных, с начала века находившейся в центре внутреннего конфликта в имении [548]. В 1813 г. недовольство крепостных Иваном Оберучевым (и его многочисленными подлостями) привело к его увольнению; крепостной писец — зять богатого беспоповца Василия Воронина — был отстранен от должности, очевидно по инициативе крепостных, и Воронин в результате лишился влияния в общинных делах. В 1817 г. совместные интриги Василия Воронина, его соперника Андреяна Осокина и, вероятно, других зажиточных крепостных, злых на Ивана Кременецкого за то, что он настаивал, что их сыновья подлежат рекрутской повинности или же что они должны сделать несоразмерно большой вклад в покупку замен, привели к отставке Кременецкого [549]. В 1818 г. крепостные, вроде бы по наущению одного из сыновей Осокина, опять сменили баковского бурмистра. В вотчинных документах это именуется бунтом, затронувшим имение Баки и соседнее ливенское имение Ильинское. Вследствие этих событий некоторые из родственников Воронина были назначены идти в рекруты, а Осокина и всю его семью выдворили из имения и заставили выкупить свою свободу за 10 тысяч рублей ассигнациями [550]. У баковских крепостных семей долгая история пренебрежения указами церкви, государства и барина. Из периода 1820–1834 гг. сохранилось всего несколько документов, но маловероятно, что крепостные были менее строптивы в этот период, чем до и после. Конфликты между самими крепостными почти всегда служили толчком к беспорядкам, но при этом неизменно выливались в отрицание власти управляющих.

Сведения, полученные благодаря восстанию 1835 г., убедительно показывают, что в какой-то момент, вероятно после отставки Ивана Кременецкого в 1817 г., управляющие оставили попытки добиться в имении поголовного вступления в брак. В октябре 1836 г. Кристоф Ливен приказал Аверкиеву принуждать женщин к замужеству и штрафовать тех, кто отказывается, из расчета 25 рублей в год. В феврале 1837 г. бурмистр сообщил Ливену, что в только что закончившемся брачном сезоне 72 женщины вступили в брак. Большинству из них было, судя по всему, меньше или немногим больше 20 лет, и замуж они выходили по своей воле [551]. К сожалению, вотчинные бумаги прерываются на 1837 г., и обещанные списки тех, кто вышел замуж, и тех, кто платил штраф за безбрачие, не сохранились. Мы не знаем, какие еще усилия прилагали, и прилагали ли, Кристоф и его брат Карл, унаследовавший имение в 1839 г., к насильственному насаждению универсальной брачности. Можно с уверенностью сказать только, что приказ 1836 г. и другие, которые, возможно, за ним последовали, не возымели ощутимых последствий.

Таблица 6.6. Сопротивление браку среди женщин по возрастным когортам в д. Баки, 1834–1858

Источник: ГАКО. Ф. 200. Оп. 3. Д. 462. Л. 652 об. — 683; Оп. 13. Д. 30. Л. 471 об. — 522.

К 1834 г., как показывает таблица 6.6, предельный возраст для вступления женщин (да и мужчин) в брак поднялся в д. Баки до 30 лет, так что возрастная когорта 30–44 года лучше всего отражает матримониальную тенденцию в текущий момент. Сопротивление браку несколько выросло со своей нижней точки — 13,8 % в 1812 г. — до 15 %. К 1858 г. оно опять снизилось (судя по когорте 30–44-летних) до 12,7 %. В 1795 г. 21,2 % женщин д. Баки воздерживались от замужества. За три поколения женское сопротивление браку в значительной степени пошло на убыль.

Таблица 6.7. Сопротивление браку среди женщин по возрастным когортам в других 11 деревнях имения Баки, 1795–1858

Источники: LP 47 421. Л. 45–103; ГАКО. Ф. 200. Оп. 3. Д. 462. Л. 688 об. — 788; Оп. 13. Д. 22. Л. 114 об. — 123; Д. 30. Л. 522 об. — 552, 560 об. — 592, 602 об. — 651.

Как показывает таблица 6.7, та же тенденция наблюдалась по имению в целом. Ключевой когортой опять являются женщины 30–44 лет, среди которых в период между 1795 и 1858 гг. сопротивление браку снизилось приблизительно на 60 %. При этом картина снижения была далеко не единообразна. В 1834 г. отказ от замужества в шести деревнях на западном берегу был на уровне 15,6 %, лишь немного ниже 18 % в 1795 г. В деревнях Дранишное, Староустье и Ижма на восточном берегу сопротивление сократилось с 38,4 % в 1795 г. до 17,5 % (в Дранишном до мизерных 5 %) в 1834-м. В Кирилово и Ядрово — тоже на восточном берегу, но с минимальным сопротивлением браку в 1795 г. — оно поднялось до тех же самых 17,5 %. Уровни брачности в различных уголках имения, ранее резко отличавшиеся, сошлись в одной точке.