Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Такая вероятность обуславливалась и другими предпочтениями баковских крестьян — прежде всего, малыми семейными ячейками. В 1834 г., по данным ревизии, средний по размеру двор в Баках состоял из 5,48 лица (всего 148 дворов, 372 лица мужского пола, 439 женского). Я привожу эту цифру только для сравнения, без учета того, что 16 из этих дворов были призраками и их мнимые обитатели были рассеяны по остальным дворам; в действительности же средний размер был 6,1. Опубликованные расчеты среднего размера двора в других деревнях тоже, по всей видимости, основаны на сведениях, включавших дворы-призраки. Как бы то ни было, 5,48 ощутимо недотягивает до среднего размера двора (среднего по обследованным деревням) — 6,8 — в середине XIX в. в центральной промышленной зоне России, в которую входила Костромская губерния; при этом данная цифра, по имеющимся сведениям, отнюдь не самая низкая [558].

Мы получим более четкое понимание дворовых параметров в Баках, отставив в сторону 34 двора из переписанных в 1834 г., где уже не было супружеских пар: средний размер среди оставшихся 114 был 6,3 жильца. Типичным был двор с одной супружеской парой (не всегда с детьми): 56 из 114. Еще 27 пар жили с вдовым родителем. Этих следует объединить с 19 дворами, содержавшими женатых отца и сына: их жизненный путь был одинаков — от супружеской пары с детьми к женатым отцу и сыну, к супружеской паре со вдовым родителем. Большинство дворов с одной супружеской парой аналогично позднее становились дворами с двумя парами и затем с парой и вдовым родителем. Остальные варианты — четыре пары женатых братьев, три двора по три женатых пары в каждом и кое-какие отдельные случаи (дедушка и бабушка с женатым внуком, например) — были исключениями. Взрослые одинокие женщины проживали в качестве сестер, дочерей, теток и племянниц во дворах, содержавших два (пара и дети) и три поколения. Все супружеские пары из малых семей до того, как отделиться, по всей вероятности, некоторое недолгое время после свадьбы жили в родительском дворе. Подавляющее большинство всех баковских крестьян, в том числе проживавшие, по состоянию на 1834–1836 гг., во дворах-последках, предпочитали либо жениться и остаться во дворе жениха, либо жениться и поселиться отдельно. Почти в точности такими же были типы дворов в 1858 г. Правилом, хотя и не совсем непреложным, являлось то, что только одна молодая пара оставалась с родителями [559].

Малым семьям было особенно трудно противостоять демографическим напастям. У баковских мужиков вероятность ранней смерти повышалась из-за работы в лесах и на реках, а также путешествий по работе и торговому делу: в 1834 г. в Баках было всего семь вдовцов, но 46 вдов, из которых четырем было меньше 30–40 лет. В 1858 г. на 19 вдовцов там было 70 вдов. Самым молодым вдовам было 19 и 28 лет, еще восьми было меньше 40, а еще тринадцати меньше 50. В 1812 г. — 9 вдовцов и 42 вдовы. Мужская смертность была так высока, что она способна была лишить взрослого мужского населения даже дворы, содержащие три поколения (в некоторых дворах не было взрослых мужчин, только два поколения вдов), но нуклеарные (малые) дворы, в независимости от того, содержали ли они взрослых незамужних сестер, племянниц, теток или нет, находились в наибольшей опасности.

Анализ дворовых структур не дает нам прямой подсказки, почему наличие взрослых незамужних женщин могло в столь значительной мере быть связано с обнищанием и гибелью дворов: в 1834 г. в аверкиевских трех высших категориях числились как малые, так и большие дворы (до 12 членов в поголовно брачащихся дворах, до девяти во дворах, где присутствовали избегавшие замужества женщины). Более того, средний размер двора в трех верхних классах был выше среди противившихся браку, чем среди поголовно брачившихся, — 7,1 против 5,8, — что говорит о том, что дворы с избегавшими брака женщинами имели в среднем такой же трудовой потенциал, что и дворы, не обремененные взрослыми незамужними женщинами. В аверкиевском четвертом классе, однако, явно видна связь между средним размером двора и нищетой: у этих бедняков в поголовно брачившихся дворах в среднем было 4,6 члена, а в избегавших брака дворах всего 4. В составе 16 остаточных дворов, не числящихся в списке Аверкиева, присутствовал только один взрослый мужчина.

Последки дворов были одним из вероятных источников опасности, грозившей дворам со взрослыми незамужними женщинами: большинство из них никак не могли сами себя содержать и, должно быть, ложились дополнительным бременем на дворы, которые давали им приют или кормили их. Существующие противящиеся браку дворы были наиболее расположены давать пищу и кров беженцам из разорившихся избегавших брака дворов; таков был обычай среди спасовцев в приходе с. Купля. Поскольку приют можно было найти у гораздо менее многочисленных, чем поголовно брачащиеся, избегающих брака дворах, беженцы из разорившихся сопротивлявшихся браку дворов низшей категории, по всей вероятности, просачивались вверх и, в свою очередь, тянули предоставившие им убежище третьеклассные дворы к нищете и конечному разрушению. А затем новая толпа уцелевших, должно быть, искала убежища наверху. Единственным прямым свидетельством, поддерживающим этот вывод, является замечание Аверкиева о том, что «ничего неимеющие» шатались по деревням — шатались, конечно же, в поисках хотя бы временного приюта в дееспособных дворах. Последки дворов-призраков, в основном состоявшие лишь из одного или двух членов, нашли себе, надо думать, постоянный приют.

Однако постепенный каскад оставшихся в живых горемык через отрицавшие брак дворы необязательно должен быть единственным объяснением необычайно повышенной доли нищеты и убыли среди них. Средний размер по семи противившимся браку дворам в аверкиевской третьей, еле сводящей концы с концами категории был выше общего среднего показателя 6,28, но если отставить в сторону взрослых незамужних женщин (в двух дворах их было в каждом по две), средний размер двора снижается до 4,86 (при условии, что к ним не прибились беженцы из вымерших дворов). Три избегавших брака двора, кроме взрослых незамужних женщин, содержали только по два члена, достигших по крайней мере 25 лет: муж и жена, 61 и 58 лет в 1834 г., незамужняя дочь, 27 лет, и холостой сын, 22 лет; муж и жена, 54 и 50 лет, с незамужними дочерями, 25 и 29 лет; супруги, 46 и 48 лет, мужнина сестра — старая дева, 31 года, дочь, 25 лет, и холостой сын, 21 года. Остальная четверка не расположенных к браку дворов третьего класса, у которых, по аверкиевскому определению, не было «больших нужд», могла просто по случайности свалиться с этой скользкой ступеньки, но первые три были практически обречены впасть в нищету: один или оба родителя во всех трех вскоре бы, вероятно, умерли, в одном случае оставляя кое-как перебиваться двух старых дев, в других двух случаях — по одному неженатому парню; то, что они еще не женились, несмотря на очевидную острую необходимость, предполагает, что один или оба из них не хотели или не могли вступить в брак. Во втором классе аналогично были дворы-кандидаты — во всяком случае, исходя из демографических показателей — на переход в третий класс или ниже; но у них, разумеется, имелись дополнительные ресурсы сверх рабочей силы. Дворы, у которых труд был единственным источником дохода, в том числе почти все дворы третьего класса, были не способны обезопасить себя от соскальзывания в нищету, если их состав сокращался до незамужних женщин и неженатого молодого мужчины, вне зависимости от того, женился он позже или нет. Здоровые вдовы и старые девы могли вносить свою долю в заработки двора, но не могли зимой валить деревья или извлекать из них деготь и смолу. Им также не под силу было успешно обрабатывать скудную местную почву. У оставшегося одиноким молодого мужика зачастую, вероятно, не было выбора, кроме как вымучивать средства к существованию из неподатливой земли вместо того, чтобы зарабатывать деньги на лесосплаве или на других не сельскохозяйственных промыслах [560]. И это был самый благоприятный, а не наиболее вероятный исход. Если такой двор принимал на содержание вдову или старую деву из беженцев, а зимняя работа в лесу уже подорвала здоровье парня, перспективы были весьма мрачными.