Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Рекрутчина также способствовала смертности дворов. За период с 1816 по 1834 г. в зачет частичного исполнения воинской повинности всего имения было куплено и отправлено в армию 17 лиц [561]. Судя по деревне Баки, в выигрыше были в основном богатые дворы, которые вместе или по отдельности дали на это денег: из 24 дворов д. Баки, в 1836 г. помещенных Аверкиевым в первую категорию, не взяли ни одного рекрута. Рекрутов поставили 7 из 43 (17,3 %) второклассных дворов деревни Баки, 7 из 51 (13,7 %) третьеклассного двора, 1 из 17 (5,9 %) нищенских четырехклассных. Не принимая во внимание богатые дворы, очевидно, были приложены усилия к тому, чтобы распределить ущерб от забора рекрутов более или менее соразмерно. И все же рекрутская повинность была, скорее всего, виновна в обнищании того четырехклассного двора, утратившего из-за нее сына. Рекрутчина разрушила и два других двора, которые к 1834 г. были сведены к жалким последкам: один рекрут оставил, возможно, жену (в таком случае она получила вольную, когда муж ушел в армию, и потому не числилась в ревизской сказке), точно оставил дочь, которой в 1834 г. было 13 лет, и 44-летнюю никогда не бывшую замужем сестру. Другой двор состоял, по всей видимости, из одной только 19-летней дочери рекрута (но, возможно, также его жены) [562]. Исходя из имеющихся данных по рекрутскому набору в Баках в период с 1816 по 1834 г., похоже, что к самым неблагополучным баковским дворам не было особого отношения, просто именно эти дворы рекрутчина могла с наибольшей вероятностью обречь на гибель. Рекрутская повинность — так же как высокая мужская смертность — была неминуемой действительностью в Баках и, как смерть, в ряде случаев лишала дворы необходимого для выживания мужского труда.

Все баковские дворы с неблагоприятным соотношением производительной силы к потребительским потребностям испытывали трудности, но в малых дворах с одной или двумя отказывающимися от замужества женщинами дефицит рабочей силы мог образоваться с большей долей вероятности, чем во дворах без такого бремени. В нижних 50 % дворов — 3 и 4 аверкиевские категории — больше опасностей грозило дворам с одной супружеской парой либо с молодой женатой парой и престарелыми или вдовыми родителями. Потенциально выгодный, но демографически рискованный лесной промысел усугублял ситуацию. Аналогичный эффект имела рекрутская повинность. Многие баковские дворы пошли ко дну, но те, что содержали одну или двух незамужних женщин, терпели крах в два-три раза чаще, чем поголовно брачившиеся дворы.

На фоне историй прихода с. Купля и ливенского имения Баки любые другие эпизоды женского сопротивления браку выглядят блекло. Сопротивление замужеству в имении Стексово Сергея Голицына в Нижегородской губернии никогда не приближалось к высотам, коих оно достигало в Случково, или Алёшково, или Староустье и Ижме в конце XVIII столетия. В 1795 г. по имению Стексово в целом оно было на уровне 14,5 % (от всех женщин 25 лет и старше, включая жен, приведенных в имение со стороны). Эта статистика, однако, обманчива, так как волна неприятия брака докатилась до Стексова лишь в районе 1760 г. Среди женщин 25–54 лет, достигших брачного возраста в период между 1760 и 1795 гг., от замужества отказались 18,5 % [563]. В целом в имении неприятие брака так и не поднялось до 20 %, хотя в трех из пяти деревень этот показатель в апогее был превышен. Мы должны помнить, насколько немыслимы эти 20 % женщин, отказывавшихся от брака, в противовес как исходной установке, что русские крестьяне поголовно брачатся, так и реальному факту: в большей части России именно так и было.

Отличия Стексово от Купли и Баков в некотором роде поучительны. Например, явные демографические риски, связанные с неприятием брака в приходе с. Купля и в баковской округе, по большей части обошли Стексово стороной. Ревизские сказки и вотчинные подворные описи XIX в. показывают, правда, что многие дворы сократились до одних последков без супружеских пар и затем вымерли. Однако они, похоже, редко разорялись, оставляя стариков на милость общины; более того, некоторые дворы-последки были вполне состоятельны. Экономика Стексово и, в частности, значительные земельные владения, нажитые стексовскими крепостными, служили защитой от разорения. Сергей Голицын тоже, возможно, поспособствовал предотвращению демографической катастрофы: унаследовав имение в 1804 г., он предпринял попытки искоренить сопротивление браку. Хотя он был далек от реального достижения этой цели, постепенное снижение процента отказов от брака могло отчасти объясняться его стараниями.

В XVIII в. сопротивление браку в пяти деревнях имения росло параллельно и приблизительно в одинаковых масштабах, но в XIX в. тенденция к неприятию брака в этих деревнях — так же как в имении Баки — стала развиваться совершенно в разные стороны [564]. В отличие от куплинских исповедных ведомостей ни в одной из немногих сохранившихся ведомостей Стексово не указывается, к какому старообрядческому согласию принадлежали те или иные раскольнические дворы. Нет подобной информации о записных раскольниках и ни в одной сохранившейся стексовской ревизской сказке XVIII в. Резкие различия в брачности от одной деревни к другой дают нам между тем кое-какие наводки и, безусловно, показывают, что среди крепостных Стексово было представлено несколько староверческих согласий. Как и в приходе с. Купля, спасовки были больше всех склонны противиться браку. И так же как в приходе с. Купля и в Баках, родители из спасовских и, возможно, других сторонившихся брака дворов позволяли дочерям, по-видимому, самим решать, выходить замуж или нет.

Стексово, расположенное в местности, которая в 1779 г. стала Ардатовским уездом в составе южной Нижегородской губернии, находилось в собственности Голицыных как минимум с начала XVII в. К 1780-м гг. бóльшая часть исконно родового имения была в руках двух голицынских вдов — Дарьи и Прасковьи [565]. Сергей Михайлович Голицын (1774–1859) получил через своего отца Михаила Михайловича ту часть, которая когда-то принадлежала Дарье, в то время как бóльшая часть Прасковьиной доли к 1820-м гг. перешла к семьям Оболенских и Бибиковых. Сергей Голицын, таким образом, делил владение тремя приходскими селами имения — Стексово, Писарево и Пятницкое — с не состоявшими с ним в родстве собственниками. В 1845 г. в его стексовском имении насчитывалось 213 дворов — всего 1293 души обоего пола [566].

Во время правления Сергея Голицына его крепостные работали на барщине, выращивая зерновые, платили оброк и были относительно обеспечены. В Ардатовском уезде в целом условия для земледелия были посредственными: в середине XIX в. лес занимал три четверти территории уезда, большая часть земель была заболочена и хорошей почвы было немного. Урожайность зерновых, по имеющимся сведениям, составляла от 3:1 до 5:1 — близко к средней по Центральному промышленному региону, в который входила губерния. Из-за неплодородности большей части земель крестьяне Ардатовского уезда занимались кустарным промыслом либо уходили из своих деревень на заработки. Хотя само Стексово сидело на островке тучного чернозема и славилось лучшими в уезде садами, именно благодаря не сельскохозяйственным доходам некоторые стексовские крестьяне становились зажиточными, а многие другие более или менее обеспеченными. Имение располагалось у пересечения двух важных торговых дорог — из Нижнего Новгорода в Тамбов и из Москвы в Симбирск. По данным подворной описи 1845 г., большинство из 69 дворов, принадлежавших Голицыну в с. Стексово, занималось и сельским хозяйством, и каким-нибудь промыслом: перегоном скота из Оренбургской губернии в Нижний Новгород и в Москву, гужевыми перевозками, мукомольным делом, забоем скота, кузнечным делом, производством и продажей конопляного масла, торговлей зерном и т. д. У десяти из этих 69 дворов годовой доход был от 1000 до 8500 бумажных рублей; медианный доход по всем дворам — 450 рублей. У тех немногих дворов, которые занимались только сельским хозяйством, доход был значительно ниже среднего. Из остальных 144 дворов имения только шесть зарабатывали 1000 или более рублей в год, но медианный доход составлял приличные 400 рублей [567]. По данным на 1843 г., крепостные имения Стексово обязаны были выплатить 16 тысяч бумажных рублей годового оброка, то есть в среднем чуть больше 75 рублей со двора. Для большинства это не должно было быть слишком обременительно [568].