Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

И все-таки Мельников крайне недооценил количество старообрядцев в селе Стексово. По данным приходской исповедной ведомости за 1861 г. — всего 7 лет спустя после мельниковского отчета, — только пятеро бывших голицынских крепостных (он в 1847 г. продал имение Евграфу Соленикову) из прихода с. Стексово ходили на исповедь. В аннотациях к исповедной ведомости отмечается, что 207 прихожан 7 лет и старше не исповедовались, потому что являлись в различной степени раскольниками: «склонен к расколу», «раскольник», «раскольник от роду». Всего лишь четверо не явились на исповедь, поскольку были в отлучке из деревни. Крепостные села Стексово, принадлежавшие двум другим помещикам, были в той же мере приверженцами раскола: только 14 из 170 бибиковских крепостных 7 лет и старше и лишь 9 из 261 оболенских ходили на исповедь [590]. Можно не сомневаться, что императорский Манифест об освобождении от 19 февраля 1861 г., зачитанный им священниками во время Великого поста, подвигнул их объявить о своем освобождении и от православной церкви.

Сергей Голицын и православное духовенство провели ряд кампаний с целью загнать строптивых, упорствующих в инаковерии стексовских крепостных в православную церковь и брак. За неудавшейся кампанией 1834 г. (старообрядцы обещали присоединиться к церкви, но обещания не сдержали) в 1836 г. последовала другая — после того как 1 января бурмистр Безбородов доложил, что в имении 66 незамужних баб, от 16 лет — минимальный женский возраст вступления в брак — до 45 лет, и 46 холостых мужиков брачного возраста — 18–42 года. Московская контора Голицына не мешкая 8 января отдала приказ принять меры к тому, чтобы тут же выдать молодых девиц за холостяков, а старых дев за вдовцов. Безбородов должен был привлечь к этому мероприятию местное духовенство, и Сергей Голицын лично написал православным священникам имения с просьбой уговорить крепостных идти под венец [591]. 22 января Безбородов сообщил, что крестьяне сочетались браком, как приказано (многие наверняка венчались по своей воле: самый разгар свадеб нередко приходился на январь) [592]. Количество крестьян, противившихся браку, на деле было значительно ниже, чем сообщали цифры бурмистра. Если принять во внимание возраст, к которому почти все стексовские крепостные вступали в брак, если они вообще собирались это делать, — 20 у женщин, 22–23 у мужчин (как указывается ниже) — вероятно, не больше 3 мужчин и 27 женщин не хотели брачиться. В эти цифры, однако, не включены более старшие одинокие мужчины и женщины, которых бурмистр посчитал вышедшими из брачного возраста.

Голицын, управляющий Николаев и духовенство возобновляли усилия по принуждению сопротивляющихся женщин к браку в 1839 и 1840 гг. В феврале 1840 г. Николаев выдвинул предположение, что готовность Голицына давать вольную бракоспособным дочерям служила, по сути, поощрением для раскольников: освобожденные «проживают в домах родственников и не желают выходить в замужество, чем более умножая и закоренелый раскол. По чему представляя о сем на благоразсмотрение Вашему Сиятельству и оставлять ли таковых без выхода в замужество или удалить из вотчины, на сие и спрашиваю от Вашего Сиятельства разрешение» [593]. Николаев подчеркнул также, что терпимое отношение к отказу от брака имеет экономические последствия: меньше крепостных в будущем. Московская контора немедленно приказала Николаеву изгнать освобожденных женщин [594]. Голицын сам дал Николаеву указание «употреблять старание о выдаче всех вообще девок за своих женихов, которые отнюдь не оставались бы холостыми после достижения узаконенного 18-летнего возраста» [595]. Он, правда, вновь подтвердил, что отцы могут купить вольную дочерям за 250–500 рублей, но добавил, что это возможно только по достижении девушками 16 лет (минимальный тогда брачный возраст для женщин), а если вольная не куплена, то девки должны выходить замуж за стексовских крепостных.

Отчеты Николаева о кампании 1839–1840 гг. говорят о возникшей в имении напряженной обстановке. Чужие священники, посланные Нижегородской епархией, ходили по избам, пытаясь запугать крестьян и вынудить их подписать обязательство присоединиться к церкви (подобная тактика позднее применялась на заре сталинской коллективизации). Некоторые крестьяне — среди них бывшие бурмистры Федор Грошев и Михаил Шобалов (который в то время был старостой стексовской православной церкви!) — попросили разрешить им вместо этого присоединиться к единоверческой церкви. Николаев заподозрил подвох и предположил, что они намереваются и ту церковь обходить стороной и пользоваться услугами беглых попов, то есть странствующих священников, которые отпали от православия и ходили с места на место, совершая требы для старообрядцев-поповцев. Другие упорно отказывались подписывать соглашение о прикреплении к православной церкви, а один предложил взятку в 100 рублей, чтобы его оставили в покое [596]. Со своей стороны и с одобрения Голицына Николаев отправил бывших бурмистров Михаила Шобалова и Алексея Грошева «по крамольничеству и расколу» в нижегородский и московский работные дома соответственно. Для полноты картины он приговорил старшего сына Шобалова к исполнению воинской повинности [597].

В мае 1840 г. Николаев подвел итоги попыток — своих и духовенства — затолкать старообрядцев в церковь. Во время предшествующего Великого поста исповедались 496 голицынских мужиков и 477 женщин; 89 мужчин не явились на исповедь, потому что работали за пределами имения (многие, вестимо, подгадали время отсутствия так, чтобы им не пришлось исповедоваться, — сравните этих 89 со всего-навсего четырьмя отлучившимися из имения во время Великого поста 1861 г.); 27 мужчин и 83 женщины пропустили исповедь, потому были младше 7 лет или по другим причинам [598]. Целью кампании 1839–1840 гг. было заставить старообрядцев исповедоваться у православных священников, и Николаев давал понять (воздерживаясь от прямого утверждения), что эти цифры служат доказательством успеха. Однако, хотя от значительного большинства голицынских крепостных угрозами добились видимости духовного послушания, кампания, как мы скоро увидим, немногого достигла в плане преодоления нежелания женщин выходить замуж.

Голицын не видел причины ослаблять давление. В сентябре 1842 г. он выдал своему новому управляющему Александру Шорникову «Инструкцию». В обязанности Шорникова теперь уже на регулярной основе входила женитьба крепостных по достижении положенного возраста. Голицын напрямую связывал необходимость принуждения крепостных к браку с присутствием старообрядцев: «Пришедших в совершенный возраст крестьянских детей заботиться тебе жениться на вотчинных невестах; ибо известно мне что многие из крестьян по невежеству своему и преданности к расколу послабляя дочерям своим вести жизнь развратную не хотят выдавать их в замужество; почему и необходимо с твоей стороны распоряжение к отклонению столь вредного для самих крестьян зла. — Не вышедшие в замужество девки напред сего отделялись от семейств своих и жили в кельях; о истреблении коих хотя многократно было ото меня предписываемо, но за всем тем не существует ли до сего таковых келий, поставляю тебе в обязанность о сем удостовериться и в случае существования немедленно их уничтожить» [599].