Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

Голицын не ошибался, делая упор на женщин, живущих в кельях. Хотя у нас недостаточно сведений о том, чем они занимались в Стексово, старые девы-«келейницы» были неотъемлемой частью староверческих сообществ во многих частях России, они играли важную роль в обучении детей старообрядцев чтению и письму (что одновременно являлось обучением вере) и иногда руководили общиной.

Голицын наказал Шорникову предпринимать решительные действия против старой веры. Раскольники, говорил он, в 1834 г. дали обещание не иметь больше ничего общего с расколом, но они солгали: они продолжают крестить своих детей и хоронить своих покойников по-своему. Шорников должен был принять необходимые меры к тому, чтобы старообрядцы не укрывали своих беспаспортных одноверцев, и представить список главных раскольников с их семьями — так, чтобы Голицын мог их наказать, если они набедокурят [600]. В 1843 г. Шорников доложил, что он снес все кельи, кроме восьми. Последние он оставил до решения Голицына: он не тронул их, потому что старые девы-старообрядки в них уже не жили. Михаил Макаров, например, утверждал (лживо), что, не имея живых родственников, он сам живет в келье, а Иван Грошев говорил, что в келье на своем дворе держит скот [601].

Несмотря на явную решимость Голицына заставить крепостных брачиться, самые его суровые приказы так и не были приведены в исполнение. Он сам в начале 1840-х гг. продолжал позволять отцам покупать дочерям вольные, даже и после их 16-летия [602]. Сравнение вотчинной переписи 1845 г. и ревизской сказки 1850 г. показывает, что и крепостные, и освобожденные женщины все еще отказывались выходить замуж. В 1845 г. в когорте 20–49-летних было 35 незамужних; 19 из них в той же когорте, теперь в возрасте 25–54 лет, в 1850 г. уже не было. Одна-две самых молодых, может быть, вышли замуж, сколько-то, возможно, умерли (в ревизской сказке их отсутствие не объясняется), но большинство, безусловно, отсутствовало потому, что, не будучи крепостными, они в том году были исключены (как предусматривалось в указе о ревизии 1850 г.) из податного списка имения [603]. То есть среди взрослых незамужних женщин было приблизительно равное количество освобожденных и крепостных. То, что 19 освобожденных женщин находились в вотчинной описи 1845 г., означает, что приказ от 1840 г. изгнать из имения освобожденных старых дев так и не был выполнен. И в 1840-х гг. крепостные женщины в возрасте от 20 до 30 лет продолжали отвергать замужество: в описи ревизии 1850 г. таких было 11 в когорте 25–29-летних и 13 в когорте 20–24-летних. Крепостные женщины, которые при поддержке своих семей отказывались поддаться неоднократным попыткам священников и вотчинных управляющих принудить их к браку, наверняка вдохновлялись примером освобожденных односельчанок и поддержкой старообрядческой общины.

В имении было так много староверов, что они подрывали мораль местного духовенства. Иногда — а скорее всего, довольно часто — им удавалось уговорить или подкупить православных священников, чтобы те совершали требы на старообрядческий лад. В 1834 г. епархиальная консистория расследовала донесение о том, что стексовский православный поп Дмитрий Павлов совершил старообрядческое венчание в церкви села Гремячево в 28 километрах от Стексова. Женихом был сын тогдашнего стексовского бурмистра-старовера Ивана Грошева, невеста была из Гремячево. Гремячевский поп Иван Андреев (автор доноса) утверждал, что Павлов благословлял молодоженов старообрядческим двуперстным крестом, обводил их вокруг аналоя по старообрядческому чину посолонь (то есть по солнцу, а православные ходят против солнца) и употреблял святую воду и вино не из гремячевской церкви, а принесенные женщиной с жениховской стороны. К тому же, говорил Андреев, трое стексовцев, сопровождавших жениха, воздержались от молитвы; посему он решил, что это были староверы. Этот рассказ целиком или частично подтвердили многие из присутствовавших на свадьбе. Консистория сделала вывод, что Павлов действительно провел старообрядческую брачную церемонию. Вдобавок ко всему в 1833 г. выяснилось, что многие из его стексовских прихожан на самом деле ходили молиться в пашутинскую единоверческую церковь. Консистория вынесла решение перевести Павлова в приход, свободный от раскольников [604].

Тем не менее, по данным приходской ведомости стексовской церкви, шесть из 14 венчаний, совершенных в 1839 г., сочетали браком раскольнические пары [605]. Обряд венчания мог соответствовать или не соответствовать православному чину, но священник явно пренебрег распоряжением — часто повторяемым правительственными и религиозными чиновниками — о том, что староверы не могут венчаться в православной церкви, если они не обратились. Возможно, поэтому управляющий Николаев в начале 1840 г. сообщил Голицыну, что начал записывать в журнале все действия духовных пастырей, которые потворствовали раскольникам [606]. В 1851 и 1854 гг. несколько стексовских венчаний были также записаны в приходской книге как раскольнические, и две из этих пар были записаны спасовцами [607]. Невзирая на твердое намерение их епархиального начальства искоренить старую веру, стексовские священники поддавались активному местному спросу на запрещенные браки — точно так же, как священники в других местах. Стексовским попам наверняка хорошо за это платили.

Какого же типа были старообрядцы в имении Стексово? В 1831 г. группа номинально православных крестьян из голицынского и сопредельных имений подала Афанасию епископу Нижегородскому прошение разрешить им присоединиться к пашутинскому единоверческому приходу. В XVIII в., писали они, предки их были спасовцами; они не стали членами единоверческого прихода, потому что не верили, что им действительно разрешат пользоваться старыми книгами и старыми обрядами. Нынешние просители понимали, что это была ошибка. Они утверждали, что каждый год говорили своим попам, что не ходят на православные службы и не исповедуются православным священникам потому, что являются староверами. Епархиальные чиновники проверили приходские исповедные ведомости 1820-х гг. и выяснили, что некоторые из просителей записаны как исповедовавшиеся ежегодно, некоторые время от времени и что кто-то, судя по записям, пропускал исповедь по забывчивости, другие — потому что раскольники. Двое из просителей из села Стексово вообще были выпущены из исповедной ведомости. Консистория постановила, что просители не убежденные старообрядцы, а просто слабы в вере, и в просьбе им отказала [608]. В 1839 г. и повторно в 1841 г. большая группа крестьян и мещан из Стексово и Пашутиной — никто из них не принадлежал Голицыну, но они жили бок о бок с его крепостными — просили разрешения присоединиться к единоверческой церкви, и большинство из них также сказали, что они спасовцы [609].