Джон Бушнелл - Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках

В период между 1834 и 1858 гг. уровни брачности опять разошлись, так как в Староустье-Ижме-Дранишном женское сопротивление браку продолжило сокращаться — до 11,2 % (30–44-летние), а в шести правобережных деревнях осталось на уровне 16,3 %. Уровень в Кирилове и Ядрово упал до 7 %. Снижение уровня сопротивления среди женщин 45 лет и старше в 1834 г. и его повышение в 1858 г. были отголосками более ранней истории.

Ни значительный спад сопротивления браку в глубине лесов к востоку от Ветлуги, ни подъем и спад в Кирилово и Ядрово не были никак связаны с управленческой брачной стратегией. Уровни брачности в этих одиннадцати деревнях менялись по решению самих крестьян. Спад сопротивления браку в Дранишном, Староустье и Ижме с тех пор, как в 1836 г. Аверкиев назвал их бастионами раскольничества, не свидетельствовал о возврате к православию. Женщины, скорее всего, оставались в беспоповской вере, но так же, как куплинские спасовки, начали выходить замуж — возможно, приблизительно в то же время и столь же поспешно, как в приходе с. Купля, если судить по поголовной брачности в 1834 г. среди 30–34-летних женщин Ижмы и Дранишного. Резкий скачок в отказах от замужества в Кирилово и Ядрово мог быть вызван — так же как среди поморцев в приходе с. Купля — пробуждением отрицательного отношения к браку, но длился недолго. В отсутствие фактических доказательств, которые могли бы объяснить эти тенденции, мы можем только гадать. Похоже, что в каждый конкретный момент между 1795 и 1858 гг. где-то в имении Баки женщины пересматривали свое отношение к браку.

Документы из Баков особенно полезны для уяснения обстановки, в которой даже одна взрослая незамужняя женщина могла обернуться для двора катастрофой. В июле 1836 г. Аверкиев составил список дворов, подразделенный на четыре категории в зависимости от состоятельности и морального облика. Он определил первые два класса (24 и 43 двора в д. Баки) как благополучные; в третьем классе (51 двор) числились дворы, у которых «нет больших нужд, но впрочем значительно беднее крестьян II класса». В четвертом классе (всего 17 дворов) помещались крестьяне, «совершенно ничего неимеющие, к сему принадлежать люди преклонных лет, сироты и крестьяне порочного поведения, из коих многие даже неимеют домов своих а шатаются с малолетства по чужим деревням…» [552]. Порочное поведение было представлено двумя дворами, где в 1834 г. в общей сложности набралось три женщины, у каждой из которых был незаконнорожденный ребенок.

Если привязать эти дворы к ревизской сказке 1834 г., мы увидим, что в 25 (18,5 %) дворах было как минимум по одной незамужней женщине 25 лет и старше. Дворы с незамужними женщинами составляли (в нисходящем порядке) 17, 16 и 14 % в трех высших классах. В четвертом классе семь (41 %) дворов содержали взрослых незамужних женщин. Они составляют 28 % от всех противящихся браку дворов в списке Аверкиева, в то время как остальные 10 дворов четвертого класса составляют только 9,9 % от поголовно брачащихся дворов [553]. Из этого мы можем сделать вывод, что в 1830-х гг. дворы с незамужними женщинами имели в три раза больше шансов оказаться в полной нищете и под неотвратимой угрозой распада, чем дворы, в которых все взрослые вступали в брак. В 1812 г. у дворов с незамужними женщинами опасность обнищания была выше лишь немногим больше, чем в два раза, но, учитывая относительно малое число дворов, находившихся в 1812 и 1836 гг. в полной нищете, разница могла объясняться случайными флуктуациями.

Между тем существовала и категория дворов, находящихся за чертой бедности. В списке Аверкиева не хватает 16 дворов, учтенных ревизией 1834 г.: только в одном из них наличествовал взрослый мужчина, в остальных — одни вдовы, незамужние женщины и малолетние дети [554]. Этих дворов почти наверняка не было ни в 1834, ни в 1836 гг.; на что бы они жили и почему Аверкиев не записал их в категории «ничего не имеющих»? Они были вымыслом составителя ревизской сказки 1834 г.: где бы эти женщины и дети ни находили приют на самом деле, счетчик-ревизор вставлял их в бывшие, ныне дворы-призраки, сохранявшиеся в ревизских сказках в целях учета и контроля, покуда все до последнего, кто в них жил, не умирали или не исчезали иным образом. В отличие от нищих, «шатающихся по чужим деревням», эти последки дворов были поглощены существующими дворами. В приходе с. Купля в 1830–1834 гг. случковская ревизская сказка скрывала дворы, в которых действительно проживали случковцы. Они обнаружились в исповедной ведомости священника. Опись баковских дворов Аверкиева от 1836 г. не дает сведений ни о скоплениях последков, ни об остаточных дворах, прибившихся к дееспособным дворам, но указывает на их существование — куда еще могли деваться те 16 дворов?

Для лучшей оценки последствий как стихийного демографического невезения, так и женского сопротивления в Баках я добавил дворы-призраки к списку Аверкиева и получил номинальный итог в 151 двор; все они когда-то в прошлом были функционирующими дворами, иначе для них не было бы выделено собственных клеток в ревизской сказке 1834 г. [555]15 дворов со взрослыми незамужними женщинами, находившиеся на уровне нищеты или в действительности уже не существовавшие, составляли полные 45,5 % от 33 дворов и дворов-призраков с незамужними женщинами из сказки 1834 г. 18 на тот момент бедствующих и призрачных дворов, в которых все женщины 25 лет и старше состояли в браке, представляли 13,6 % среди поголовно брачащихся. Плюс к тому, по данным ревизии 1834 г., пять из записанных во время ревизии 1816 г. дворов убыли [556]. Если сложить их вместе с поголовно брачащимися дворами 1834 г. (подворная опись 1812 г., кажется, оправдывает такое допущение), то за период между 1816 и 1834 гг. распались или достигли точки невозврата 17,2 % поголовно брачащихся дворов. Удивительно, наверное, что случайные демографические невезения разрушили без малого процентов 20 баковских дворов из тех, где (во всяком случае, в период между 1816 и 1834 гг.) не было взрослых незамужних женщин. Ошеломляет, что в Баках даже из-за наличия одной взрослой незамужней женщины вероятность распада двора взлетала к почти 50 %.

К 1858 г. большинство дворов-призраков — 12 из 16 в 1834–1836 гг. — исчезли из ревизской сказки, потому что все, до этого еще остававшиеся в живых, умерли. Плюс, к моменту ревизии улетучились еще шесть дворов. Итого, за 22 года пропало 18 ревизских дворов. В семи из этих пропавших дворов, где все обитатели умерли, ранее имелись старые девы — 19,4 % от 36 дворов со взрослыми незамужними женщинами. Остальные 11 составляли 9,8 % от 112 дворов, переписанных ревизией 1834 г., в которых все женщины 25 лет и старше состояли в браке. Без какого-либо источника, с которым можно было бы сравнить ревизскую сказку д. Баки от 1858 г., у нас нет возможности выявить в ней дворы-призраки. Мы можем, однако, определить многие, которые, возможно, были всего лишь ревизскими призраками или находились под угрозой неминуемого вымирания: 39 состояли из одиноких мужчин и женщин (пожилых вдовцов и старых дев), престарелых бездетных супругов, давно вышедших из детородного возраста, вдов средних лет с малыми детьми либо по какой-то другой причине оказавшихся под угрозой демографического коллапса. В десяти из этих дворов были взрослые незамужние женщины — 27,7 % от 36 противившихся браку дворов, по данным ревизской сказки 1858 г. В то же время 29 поголовно брачащихся, но подверженных угрозе вымирания дворов представляли всего 19,8 % от 146 поголовно брачащихся дворов 1858 г. [557]Это только приблизительная оценка масштабов демографического риска. Некоторые пожилые супруги могли впоследствии усыновить мальчика, который бы содержал их в старости, или найти другой способ продлить жизнь двора. Некоторые из 39 находившихся в опасности дворов действительно существовали, но многие из них, безусловно, уже исчезли. Каким бы мерилом мы ни пользовались, взрослые незамужние женщины существенно повышали вероятность нищеты и распада двора.