Сабин Дюллен - Уплотнение границ

1 марта 1938 года на Сахалине за неоднократный нелегальный переход границы Военный трибунал пограничной и внутренней охраны Дальневосточного края приговорил семь человек к расстрелу как японских шпионов [702] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 589. Л. 79–80. . И. М. Викторову, приговоренному к высшей мере наказания трибуналом Закавказского военного округа за нелегальный переход границы и шпионаж в пользу Ирана, повезло чуть больше других: смертную казнь ему заменили десятью годами лагеря [703] Там же. Д. 593. Л. 37. .

Пик приговоров пришелся на зиму 1938/1939 годов, когда репрессии Большого террора пошли на спад, а допущенные Ежовым «перегибы» были осуждены Сталиным и Берией. Таким образом, хронология репрессий в отношении нарушителей границы не была синхронна операциям Большого террора.

Перебежчиков осуждали небольшими группами. Так, 26 сентября 1938 года Особый военный трибунал в Киеве осудил Ф. Ф. Занделова за то, что он в 1934 году сбежал в Румынию и передал информацию румынским спецслужбам, а затем в 1938 году вернулся в СССР, чтобы собирать сведения для иностранной разведки. Вместе с 17 другими подсудимыми его приговорили к расстрелу за шпионаж [704] Там же. Л. 66–73. . 11 октября тот же трибунал приговорил к высшей мере 13 иммигрантов, незаконно проникших в СССР. Одного из них ГПУ уже дважды высылало в Польшу – в 1928 и 1929 годах. Эта группа обвинялась в нелегальном проникновении на советскую территорию для шпионажа из корыстных побуждений в пользу Польши и Румынии – в зависимости от того, откуда они были родом [705] Статьи 80 и 54-6 Уголовного кодекса УССР // РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 594. Л. 54–60. . В последних числах декабря в Киеве было осуждено еще 8 нелегалов, один из которых, Иосиф Бартыш, оказал сопротивление во время задержания на границе и ранил заметившего его колхозника.

Каждый раз обвинение в шпионаже накладывалось на две реалии: поиск работы по обе стороны границы и нужду в деньгах. Сколько среди этих людей было настоящих шпионов? Чтобы узнать это, потребовались бы долгие поиски в архивах разведывательных служб сопредельных с Советским Союзом государств.

8 февраля 1939 года в Киеве был приговорен к смертной казни за троекратный переход румынской границы И. И. Григораш-Ванис. Неделю спустя, 16 февраля, та же участь постигла Е. Ф. Пименова, обвиненного в шпионаже в пользу Польши. Еще в 1925 году он, будучи красноармейцем, сбежал в Польшу вместе с поляком, которого ему поручили охранять, а затем совершил роковую ошибку, вернувшись на родину. В период с 14 по 20 февраля 1939 года Военный трибунал Белорусского военного округа приговорил к расстрелу 37 нелегалов, а с 11 по 19 марта – еще 30. Как объяснить эту вспышку? Стоит задаться вопросом о влиянии страха перед нацистской экспансией как на бегство в СССР, так и на усиление советских репрессий. Белорусские приговоры заслуживают отдельного изучения. Что двигало Адамом Александровичем Новаком, который во время задержания на границе убил советского пограничника и 17 марта был приговорен к смертной казни за шпионаж в пользу Польши? От чего: от нищеты или фашизма – бежал Давид-Гирш Лейбович Оренштейн, перешедший латвийскую границу и осужденный 19 марта 1939 года как латвийский шпион?

Подобные групповые приговоры характерны и для дальневосточной границы. В январе и феврале 1939 года Военный трибунал Тихоокеанского флота приговорил к расстрелу 8 нелегалов, Военный трибунал Забайкальского военного округа – 11 [706] Трое из них сбежали из СССР 24 мая 1938 года, были арестованы в Монголии и высланы обратно (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 608. Л. 40–42). , Военные трибуналы 1-й и 2-й Дальневосточной армии – 21 [707] Двое из них – Мацудзира Накаямо и Сабуро Саито – тайно проникли на советскую территорию в апреле 1937 года (Там же). . Весной этот процесс продолжился.

В большинстве случаев в резюме обвинения в качестве доказательства вины упоминаются только бегство за границу или факт проникновения на территорию СССР. Иногда фигурирует кулацкое происхождение осужденного. В некоторых случаях обвинение более пространно и упоминает, в частности, контрабандистскую деятельность, принадлежность к эмигрантским кругам, членство в фашистской или контрреволюционной организации. Часто важную роль играл случай. Так повернулась судьба Матвея Борисовича Беркунского, который в апреле 1937 года дезертировал с советского судна во время стоянки в бельгийском порту, а затем продолжил службу на британских судах и попался в одесском порту в феврале 1938 года. Его приговорили к смертной казни 17 февраля 1939 года по обвинению в измене родине и работе на белую эмиграцию.

Разумеется, по сравнению с массовыми репрессиями эпохи Большого террора преследования в отношении нарушителей границ кажутся ограниченными. Это совсем небольшая часть всех обвинительных приговоров того периода, в которых упоминается шпионаж, поскольку большинство беженцев и иностранцев, уже давно живших в СССР, были осуждены за шпионаж еще в 1938 году.

Однако можно отметить интересный временной разрыв по сравнению с хронологией основной волны советских репрессий: пик этих приговоров пришелся на период относительного спокойствия, наступивший в конце 1938 – начале 1939 года после завершения Большого террора. На координатной сетке пространства – времени советского режима репрессии против нарушителей границ вписываются в пространство пограничной зоны и время накануне войны. При этом смертные приговоры в отношении нарушителей границы были в высшей степени показательными: они свидетельствовали о полном отказе от статуса «витрины». Пролетарии, украшавшие пограничные арки, вряд ли были довольны…

Военно-полицейская озабоченность опасностью трансграничных связей заметно отразилась на двусторонних отношениях с соседними государствами. Дипломаты НКИД, в первую очередь нарком М. М. Литвинов и архитектор пограничных договоренностей Б. С. Стомоняков, оказались в затруднительном положении: они были зажаты в тиски между требованиями НКВД по пересмотру или даже расторжению существующих соглашений и дипломатической традицией уважения к букве договора, которая позволяла сохранить мир и признание других стран. На 1935–1938 годы – годы террора и ожидания войны – пришелся также период возобновления соглашений, подписанных в 1922–1923 годах [708] Они были пролонгированы, иногда с изменениями, в 1927–1928 и 1932–1933 годах на 5 или 10 лет. . В контексте роста ксенофобских настроений истечение срока действия этих договоров подпитывало надежды всех защитников полицейской логики на их пересмотр или расторжение. Дипломаты, со своей стороны, старались по мере возможности сохранить видимость нормальной ситуации. Кто вышел победителем из схватки между военно-полицейскими интересами и международным правом?