Сабин Дюллен - Уплотнение границ

Вопрос о создании запретной зоны на восточной границе еще больше осложнял положение дипломатов: они опасались реакции соседних государств, прежде всего Японии, на меры, которые могли быть восприняты как нарушение международного права.

Первые разногласия между НКИД и властями Дальневосточного края, которых поддерживали Ежов и Ворошилов, возникли уже в июле 1936 года. Последние выступали за введение запретной зоны вдоль всей границы с Маньчжурией и Кореей. 14 сентября 1936 года Литвинов представил свои возражения. Он ссылался на Портсмутский мир, который подтвердил военные интересы Японии в Корее, запретив любые военные меры на корейской границе. Литвинов предупреждал также, что создание запретной зоны, включающей весь север Сахалина, может быть воспринято Японией как подготовка к войне и вызвать ответную реакцию. Напомним, что начало 1936 года было отмечено многочисленными пограничными инцидентами с участием японских войск в Маньчжоу-Го [715] За инцидентами последовали сложные переговоры, в ходе которых японцы требовали прежде всего провести демаркацию границы, тогда как советская сторона настаивала на первоочередности установления пограничного мира путем создания комиссии по урегулированию пограничных инцидентов (ДВП СССР. М., 1974. Т. 19. С. 24, 52–54, 246). . Литвинов настаивал на том, чтобы сохранить для иностранных консульских властей право доступа в запретную зону, отказаться от идеи создания такой зоны на корейской границе и не высылать иностранных граждан. Более того, как напомнил в ноябре Стомоняков, подписанные 14 декабря 1925 года соглашения с Японией об угольных и нефтяных концессиях, а также конвенция о рыбной ловле от 23 января 1928 года предусматривали упрощенный въезд на территорию Советского Союза [716] ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 22a. Д. 67. Л. 18; ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18a. Д. 871. Л. 8–24. . 16 января 1937 года Ежов ответил Литвинову по каждому из этих пунктов, подчеркнув бессмысленность ссылок на Портсмутский договор и сугубо внутренний характер депортаций, которые в силу этого не касались японцев. В качестве дополнительного аргумента Ежов указал, что японцы сами выслали нежелательные элементы из приграничной зоны Маньчжоу-Го, причем с конфискацией имущества [717] ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 18a. Д. 871. Л. 29–30. .

В итоге верх одержали НКВД и Наркомат обороны, что привело к созданию запретной зоны постановлением от 28 июля 1937 года [718] ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 22a. Д. 67. Л. 51, 45–47. . Специальный режим вводился в полном объеме. Так, на пограничных реках все прогулочные и рыболовные суда, включая принадлежащие зарубежным консульствам или используемые в рамках японских концессий, должны были регистрироваться у пограничников, а их перемещения – подчиняться жестким ограничениям. Советские территориальные воды в Уссурийском заливе закрывались для иностранных судов. Только в одном вопросе Литвинову удалось одержать верх: часть постановления была засекречена с тем, чтобы японцы не могли официально на него ссылаться. Засекреченная часть включала три пункта: выселение нежелательных элементов из районов, прилегающих к маньчжурской и корейской границам (речь шла о массовой депортации корейцев!); создание 500-метровой зачищенной полосы («no man’s land»); полный контроль пограничников над островами пограничных рек Аргунь, Амур и Уссури, которые на карте принадлежали Советскому Союзу.

Подписанное 16 июля 1937 года постановление о создании запретной зоны вдоль иранской границы породило те же самые проблемы. Последний его пункт предусматривал расторжение соглашения с Ираном об упрощенном пересечении границы для жителей приграничных населенных пунктов, а пункт 5 запрещал иностранным торговцам перевозить скот до места его продажи на советской территории [719] Там же. Оп. 20a. Д. 933. Л. 7. . Отныне они должны были сгружать товар непосредственно на пограничных постах, хотя никто не знал, как теперь будут осуществляться торговые операции. Это положило начало разрушению трансграничной экономики и пересмотру добрососедской дипломатии в отношениях с южными соседями.

В дальнейшем навязчивый страх перед военным вторжением только усиливался. В октябре 1938 года, когда в Мурманской области был закрыт вход в Кольский залив всем иностранным судам и НКИД должен был уведомить об этом зарубежные страны, наркомвоенмор Н. Г. Кузнецов привел железный аргумент: существующее положение, при котором любое иностранное военное судно может, «замаскировавшись под гражданский пароход», «беспрепятственно» перемещаться в непосредственной близости от военных баз в заливе и Мурманского порта, является попросту «нетерпимым» [720] ГАРФ. Ф. 8418. Оп. 23. Д. 570. Л. 1. .

И все-таки главной темой 1938 года стали отношения между Финляндией и СССР, в частности вопрос безопасности Ленинграда и Мурманска. Начиная с 1935 года проекты укрепления границы в Ленинградской области и Карелии предусматривали меры по усилению контроля над Карельским перешейком, Финским заливом и Невой, а также различные ограничения; все они грозили осложнениями из-за существующих мореходных и рыболовных конвенций [721] Там же. Оп. 10. Д. 136. Л. 10. . Но настоящее противостояние началось 26 июня 1938 года. В нем сошлись начальник УНКВД по Ленинградской области М. И. Литвин и нарком иностранных дел М. М. Литвинов. Первый подал Ежову длинный рапорт о неприемлемости существующих пограничных соглашений между Финляндией и СССР и потребовал их немедленного разрыва [722] РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1339. Л. 3–9. . 11 июля Литвинов направил свой ответ Молотову [723] Там же. Л. 1–2 об. . В чем заключался предмет спора?

Литвин жаловался: «Финны имеют возможность „на законном основании“ посещать нашу территорию, засылать к нам своих агентов и разных представителей, вести разведку у нас, вербовать и насаждать свою агентуру, изучать наши оборонные сооружения и мероприятия, подготовлять диверсии на мобилизационный период» [724] Там же. Л. 3. . Далее он пространно пересказывал четыре советско-финских договора.

С точки зрения НКВД, самым невыгодным было соглашение о плавании финляндских торговых и товарных судов по Неве между Финским заливом и Ладожским озером [725] Соглашение было подписано в Москве 5 июня 1923 года, а затем продлено 17 марта 1928 года на 10 лет (см. карту 5 ). . Литвин детально описывал его применение, упоминая следующие факты: от Ладожского озера до Финского залива финские суда проходят 170 км, на что им требуется от 7 до 14 часов; если сила ветра превышает три балла, суда малой мощности не могут передвигаться и потому остаются на рейде Шлиссельбурга по 5–10 дней, что позволяет им собирать информацию о пограничных судах и советском флоте. Кроме того, Литвин опасался диверсий, которые могли быть совершены с помощью финских транзитных барж и которые привели бы к порче фарватеров в районе Ладожского озера.