Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Первый содержательный вопрос, который встал перед Керенским — так называемая Декларация прав солдата. Она была плодом творчества комиссии Поливанова и содержала в себе ряд удивительных положений, не только продолжавших прямо подрывать воинскую дисциплину. В армию широким потоком запускалась политика: «2. Каждый военнослужащий имеет право быть членом любой политической национальной, религиозной, экономической или профессиональной организации, общества или союза; 3. Каждый военнослужащий во внеслужебное время имеет право свободно и открыто высказывать устно, письменно и печатно свои политические, религиозные, социальные и прочие взгляды;… 6. Все без исключения печатные издания (периодические и непериодические) должны беспрепятственно передаваться адресатам;… 12. Обязательное отдатие чести как отдельными лицами, так и командами отменяется». Сохранять хоть какой-то порядок в армии предполагалось с помощью 14-го пункта, который гласил: «Никто из военнослужащих не может быть подвергнут наказанию и взысканию без суда. Но в боевой обстановке начальник имеет право, под свою личную ответственность, принимать все меры, до применения вооруженной силы включительно, против неисполняющих его приказания подчиненных» [1417] Там же. С. 353–355. .

Когда Гучков пригласил для обсуждения этого документа к себе на квартиру несколько высших военных, «Алексеев, едва началось чтение Декларации, встал и сказал:

— Я как Главнокомандующий не могу обсуждать вопроса о том, как окончательно развалить ту армию, которой я командую, поэтому обсуждать вопрос я не буду и от дальнейшего участия отказываюсь.

После этого все присутствующие заявили, что присоединяются к мнению командующего и считают бесполезным обсуждать этот документ; раз решено его ввести, путь вводят, но рассматривать его они не будут» [1418] Адмирал Колчак. Протоколы допроса. С. 82–83. .

Перспектива подписания этого документа была одной из важных причин ухода Гучкова в отставку. Ставка разослала проект Декларации главнокомандующим фронтами, после чего генерал Алексеев вызвал их в Могилев. «Историческое заседание это состоялось 2 мая, — замечал Деникин. — Безысходной грустью и жутью повеяло от всех спокойных по форме и волнующих по содержанию речей, рисующих крушение русской армии. Генерал Брусилов тихим голосом, в котором звучала искренняя, непритворная боль, закончил свою речь словами:

— Но все это можно перенести, есть еще надежда спасти армию и даже двинуть ее в наступление, если только не будет издана Декларация… Но если ее объявят — нет спасения [1419] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 1. Т. 1. С. 358. .

Главкомы сели на поезд и отправились в столицу.

«Прибыли утром, — вспоминал Брусилов. — На вокзале был выстроен почетный караул, а встретил нас военный министр Керенский… Меня удивило то, что я увидел. Невзирая на команду «Смирно», солдаты почетного караула продолжали стоять вольно и высовывались, чтобы на нас поглазеть. На приветствие Алексеева отвечали вяло и с усмешкой, которая оставалась на их лицах до конца церемонии. Наконец, пропущенные церемониальным маршем, они прошли небрежно, как бы из снисхождения к Верховному главнокомандующему… Львов принял нас очень любезно, но как-то чувствовалось, что он не в своей тарелке и совсем не уверен в своей власти и значении. Как раз в этот день велись усиленные переговоры между ним и Советом… о формировании смешанного министерства… Обедали мы у Львова. На другой день в Мариинском дворце собрались, чтобы нас выслушать, все министры, часть членов Государственной думы и часть членов Совета рабочих и солдатских депутатов» [1420] Триумф и поражение. 1914–1917: Сборник. СПб., 2016. С. 264 .

Тон выступлениям задал Алексеев:

— Если начальству не подчиняются, если его приказания не выполняются, то это не армия, а толпа. Сидеть в окопах — не значит идти к концу войны… Между тем обстановка наиболее благоприятна для нашей победы. Но для этого надо наступать… Лозунг — «без аннексий и контрибуций» приводит толпу к выводу — «для чего жертвовать теперь своей жизнью».

Более осторожен Брусилов, но и он не жалел красок:

— Кавалерия, артиллерия и инженерные войска сохранили до 50 % кадровых. Но совершенно иное в пехоте, которая составляет главную массу армий. Большие потери — убитыми, ранеными и пленными, значительное число дезертиров — все это привело к тому, что попадаются полки, где состав обернулся 9-10 раз, причем в ротах уцелело только от 3 до 10 кадровых солдат. Что касается прибывающих пополнений, то обучены они плохо, дисциплина у них еще хуже. Из кадровых офицеров в полках уцелело по 2–4. Да и то зачастую раненых. Остальные офицеры — молодежь, произведенная после краткого обучения и не пользующаяся авторитетом, ввиду неопытности… А между тем оказалось, что свобода дана только солдатам, а офицерам пришлось довольствоваться ролью каких-то париев свободы… Необходима дисциплина; нежелательно старая, но нужно подтвердить авторитет офицеров правительству и Совету. Если этого не будет, то исчезнет, что есть.

— Так дальше продолжаться не может, — Драгомиров предельно резок. — Нам нужна власть. Мы воевали за Родину. Вы вырвали у нас почву из-под ног, потрудитесь ее теперь восстановить. Раз на нас возложены громадные обязательства, то нужно дать власть, чтобы мы могли вести к свободе миллионы порученных нам солдат.

Щербачев полон энергии:

— Если мы не хотим развала России, то мы должны продолжать борьбу и должны наступать. Иначе получается дикая картина. Представители угнетенной России доблестно дрались; свергнув же правительство, стремившееся к позорному миру, граждане свободной России не желают драться и оградить свою свободу. Дико, странно, непонятно!

Гурко в наименьшей степени склонен соблюдать политес, за что первым и поплатится.

— Если вы хотите воевать до желательного нам конца, то необходимо вернуть армии власть. А между тем мы получили проект декларации. Гучков не счел возможным подписать ее и ушел. Я должен сказать, что если штатский человек ушел, отказавшись ее подписать, то для нас, начальников, она неприемлема… Про прежнее правительство говорили, что оно «играет в руку Вильгельма». Неужели то же можно сказать про вас? Что же это за счастье Вильгельму? Играют ему в руку и монархи, и демократия. Если вы умели разрушить, то умейте и восстановить.

После командующих фронтами слово вновь взял Верховный главнокомандующий Алексеев:

— Главное сказано, и это правда. Армия на краю гибели. Еще шаг — и она будет ввергнута в бездну и увлечет за собою Россию и ее свободы, и возврата не будет. Армия — организм хрупкий; вчера она работала; завтра она может обратиться против России. В этих стенах можно говорить о чем угодно, но нужна сильная твердая власть. До армии должен доходить только приказ министра и главнокомандующего, и мешать этим лицам никто не должен. Скажите здоровое слово, что без дисциплины армия не может существовать. Выбейте идею, что мир придет сам по себе. Кто говорит — не надо войны, тот изменник, кто говорит — не надо наступления, тот трус [1421] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 1. Т. 1. С. 359–372. .