Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Впрочем, и большинство «революционной демократии» испытало глубокое разочарование от декларации. Ее называли «новым закрепощением солдата» [1432] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 1. Т. 1. С. 377. . Требовали права отвода командного состава войсковыми комитетами, свободы слова и в служебное время тоже, а главное — отмены 14-го пункта Декларации.

Вступая в конфликт с генералитетом в вопросах армейской дисциплины, Керенский в то же время солидаризировался с ним в признании необходимости начала наступления на фронте. Его логику объяснял Станкевич: «Бездеятельная армия явно разлагалась. Солдаты не понимали, зачем их держат на фронте, запасные части в тылу отказывались давать пополнения и превращались в вооруженные банды, в преторианцев новейшей формации. Надо было дать армии дело: надо напомнить солдатам о долге, надо найти действительно убедительные мотивы к наведению порядка и дисциплины — ведь если фронт осужден стоять на месте, к чему повиноваться начальникам?» [1433] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. С. 62. .

В верхушке армии, писал Головин, «господствовала точка зрения, что… наступление, сопровождаемое удачей, могло бы поднять и оздоровить настроение если не взрывом патриотизма, то пьянящим, увлекающим чувством победы» [1434] Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917–1918 гг. Т. 1. М., 2011. С. 101. . Правительство планировало летнее генеральное наступление на фронте, надеясь, помимо прочего, ослабить внутриполитический кризис подъемом патриотических чувств.

«Более или менее наладив работу министерства и реорганизовав управление Петроградского военного округа (за неделю! — В.Н.), я… отправился в Галицию на фронт под командованием генерала Брусилова» [1435] Керенский А. Ф. Русская революция 1917. С. 181. . Стиль путешествий военного министра стал неповторимым: «несколько вагонов, свита из всяких хулиганов, конвой из преображенцев и моряков, не из юнкеров, — очевидная поза на демократичность» [1436] Половцов П. А. Дни затмения. С. 73. .

Керенский, проезжая 12 мая через Могилев, в Ставку даже не заглянул, столь велико было недовольство высшим генералитетом. «Нас удивило то обстоятельство, что поезд назначен в 5 часов утра и в поезд был приглашен только начальник штаба, — писал занимавший эту должность Деникин. — Военный министр как будто избегал встречи с Верховным главнокомандующим… Между прочим, вскользь Керенский бросил несколько фраз о несоответствии своему назначению главнокомандующих фронтами, генералов Гурко и Драгомирова, что вызвало протест с моей стороны. Все это было весьма симптоматично и создало в ставке нервное, напряженное ожидание. Керенский ехал на Юго-Западный фронт, открывая знаменитую словесную кампанию, которая должна была двинуть армию на подвиг. Слово создавало гипноз и самогипноз» [1437] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 1. Т. 1. С. 478–479. .

Миссия Керенского — уговорить солдат идти в атаку — в принципе была непроста, а в условиях, когда люди пропитались духом вольницы — мало реальной. «Все, что развалило армию — преследование офицеров, бунты, большевизация многих подразделений, бесконечные разглагольствования, — было просто болезненным проявлением смертельной борьбы за жизнь, которая обуяла солдатские души… Для восстановления боеспособности армии предстояло заново преодолеть животный инстинкт самосохранения, услышать новый неумолимый военный призыв, наделяющий способностью без содрогания смотреть смерти в лицо» [1438] Керенский А. Ф. Русская революция 1917. С. 182, 183. .

В ставке Брусилова в Каменец-Подольске во время посещения ее военным министром проходил съезд делегатов Юго-Западного фронта, который наблюдал Федор Степун. От большевиков выступал популярный на фронте прапорщик Крыленко, которому предстояло стать Главковерхом Красной армии и главным прокурором СССР. Его речь, «призывавшая к немедленному осуществлению всех народных требований в тылу и к смелому разрыву с грабительскими началами старой международной политики ради немедленного мира, имела громадный успех. Не только большевики, но и солдаты-оборонцы слушали сумрачного, низкорослого, уже седеющего прапорщика в солдатской гимнастерке, с нескладно прицепленной к низко спущенному ремню непомерно длинной шашкой с напряженным вниманием и безусловным сочувствием». С официальным ответом от имени Всероссийского съезда Советов выступал Станкевич, которому была устроена настоящая овация, в которой участвовало все офицерство с Брусиловым во главе. Предложенная Станкевичем оборонческая резолюция собрала, несмотря на «непобедимого» Крыленко, девять десятых голосов» [1439] Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. С. 362. .

Во второй день съезда — 14 мая — выступал Керенский. «Большой зал, где собрались депутаты, был забит до отказа. Со всех сторон на меня смотрели люди с изможденными лицами и лихорадочно горящими глазами. Атмосфера была накалена до предела» [1440] Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. С. 193. . Приняла аудитория военного министра совсем неплохо. «Движения его были как будто еще стремительнее, жесты еще повелительнее и страстный, резкий на верхах голос еще необъятнее… В его речи чувствовалась живая, всепримиряющая вера в Россию, в революцию, в справедливый мир и даже в возможность наступления. Главным же образом в нем чувствовалась святая, но и наивная русско-либеральная вера в слово, в возможность все разъяснить, всех убедить и всех примирить» [1441] Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. С. 363. , — замечал Степун.

В тот же день был обнародован приказ — воззвание Керенского к войскам — о подготовке в наступлению: «Не для захватов и насилий, а во имя спасения свободной России вы пойдете вперед, туда, куда поведут вас вожди и правительство. Стоя на месте, прогнать врага невозможно. Вы понесете на концах штыков ваших мир, право, свободу и справедливость» [1442] Вестник Временного правительства. 1917. 14 мая. № 54 (100). . Приказ вызвал много разговоров. «Правая печать торжествовала возвращение России к традиционной политике верности союзникам. Большевики метали громы и молнии против военного министра, вновь собирающегося бросить миллионы солдат в бойню» [1443] Войтинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. С. 136. .

Речь в Каменец-Подольске была началом знаменитого словесного турне Керенского, который вскоре получил прозвище «Главноуговаривающий», для подъема боевого духа фронтовых частей перед наступлением. Как правило, военного министра как оратора ждал большой успех, почти отовсюду он уезжал под громкие крики «Ура!». Станкевич был с Керенским в Одессе: «Опять затаившая дыхание многотысячная аудитория, не поддающееся описанию воодушевление, море красных знамен, пение революционных песен. Помню ярко момент: громадный зал переполненного Большого театра неистовствует в овациях. Керенский стоит на эстраде, красные, расшитые знамена всех депутаций осеняют его. А невдалеке за ним стоит адмирал в белой форме с сухим, энергичным, бледным английским лицом — адмирал Колчак» [1444] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. С. 71–72. .