Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Пока же «для создания твердой и решительной власти» Временное правительство постановлением от 2 августа предоставило военному министру и министру внутренних дел «в исключительный момент исключительные полномочия»: а) постановлять о заключении под стражу лиц, деятельность которых представляется угрожающей обороне государства, внутренней его безопасности и завоеванной революцией свободе, б) предлагать указанным в пункте а) лицам покинуть в особо назначенный для того срок пределы Государства Российского. «Внешним поводом для принятия этого «ограничения конституционных гарантий», — утверждал Милюков, — был съезд большевиков, начавший свои заседания демонстративным приветствием арестованным лидерам и открыто поведший ту самую линию, которая собственно и вызвала правительственное расследование роли большевиков в восстании 3–5 июля».

Однако прецедентов практического использования этих чрезвычайных полномочий было немного: «закрытие «Народной Газеты» и привлечение к судебной ответственности ее руководителя и арест Юскевича-Красовского в порядке закона 2-го августа. Позднее, как третий пример — и первый случай применения остракизма по этому закону, присоединилось изгнание генерала В. И. Гурко» [1947] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 277–278. . Заслуженного генерала по приказу Керенского и без санкции прокурора арестовали, посадили в Петропавловскую крепость, а затем выслали из страны за сочувственное письмо, которое он направил Николаю II 2 марта [1948] Айрапетов О. Р. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917): 1917 год. Распад. М., 2015. С. 275. .

«Видя бессилие и связанность данной власти, обыватель начинает искать другой, настоящей. И, смотря по политическому настроению, за Керенским уже вырисовывались — либо Корнилов, либо Ленин» [1949] Милюков П. Н. История второй русской революции. С. 233. .

Потребность в порядке разливалась в обществе. Мероприятия по восстановлению дисциплины на фронте давали минимальный результат. Станкевич сообщал, что «целые роты, батальоны, полки и даже дивизии отказывались исполнять приказ — чаще всего о выступлении на позиции. В таких случаях, если убеждения не помогали, приходилось окружать части и расформировывать их… Чуть ли не в каждой дивизии был свой большевик, с именем, более известным в армии, чем имя начальника дивизии. Так как было ясно, что без их удаления нельзя справиться с разложением армии, то мы постоянно убирали одну знаменитость за другой». При этом Станкевич не знал «ни одного случая применения военно-революционных судов, который бы закончился применением смертной казни» [1950] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. С. 99–102. . Войтинский, ставший комиссаром Северного фронта, пытался претворить в жизнь драконовские законы. «Моя попытка возложить это дело на судебно-следственную власть не привела ни к чему — представители прокуратуры смотрели на нашу борьбу с разрушением фронта как на домашний спор между меньшевиками и большевиками, и один военный следователь прямо заявил мне:

— В законах нет ни одной статьи, которую можно применить против большевиков и которая не была бы одновременно направлена и против Искосола, и — прошу у вас, гражданин комиссар, извинения — против гражданина Керенского…

За привлекаемого к ответственности «дезорганизатора» обычно вступалась его рота. За роту вступался полк. Вслед за полком втягивалась в дело дивизия. Арест какого-нибудь темного провокатора превращался в целую военную экспедицию с окружением «бунтующей» части отрядом «верных революции» войск из пехоты, кавалерии, артиллерии и броневых автомобилей» [1951] Войтинский В. С. 1917-й. Год побед и поражений. С. 202. .

В Петрограде водворение порядка было еще более затруднительно. Гиппиус, вернувшись с курорта, писала 13 августа: «Часто видела я летний Петербург. Но в таком сером, неумытом и расхлястанном образе не был он никогда. Кучами шатаются праздные солдаты, плюя подсолнухи. Спят днем в Таврическом саду. Фуражка на затылке. Глаза тупые и скучающие. Скучно здоровенному парню. На войну он тебе не пойдет, нет! А побунтовать… это другое дело. Еще не отбунтовался, занятия никакого.

Наш «быт» сводится к заботе о «хлебе насущном». После юга мы сразу перешли почти на голодный паек. О белом хлебе забыли и думать. Но что еще будет!» [1952] Гиппиус З. Дневники. С. 166.

К порядку взывал предпринимательский класс. В связи с переговорами о вхождении в состав правительства кадетов и представителей деловых кругов было созвано совещание Торгово-промышленного союза, которое призвало покончить с двоевластием: «Только радикальный разрыв власти с диктатурой Советов, толкающей на путь разложения, может вывести Россию на путь спасения. Россия погибнет, если этого не произойдет, и никакие перестановки министров уже не помогут…» [1953] Утро России. 1917. 19 июля. Петров Ю. А. Буржуазия и революция в России // Политические партии в российских революциях в начале ХХ в. М., 2005. С. 76. . В конце июля на квартире Рябушинского в Москве шла подготовка к созданию нового объединения «вне классовых перегородок всех слоев общества, которые во имя государственного долга и спасения родины готовы объединиться» [1954] Русское слово. 1917. 29, 30 июля. Петров Ю. А. Буржуазия и революция в России. С. 78 .

Жесткую линию поддержал Запад. Бьюкенен откровенничал: «Мы пришли в этой стране к любопытному положению, когда мы приветствуем назначение террориста, бывшего одним из главных организаторов убийства великого князя Сергея Александровича и Плеве, в надежде, что его энергия и сила воли могут еще спасти армию» [1955] Бьюкенен Дж. Мемуары дипломата. С. 320. .

Одновременно, как писал Станкевич, «все признаки, что война национальная начинала переходить в войну социальную, напугала правые и умеренные круги… И начинаются судорожные поиски власти, которая могла бы не убеждать, а только приказывать» [1956] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. С. 115. . О диктатуре говорили социалисты. Суханов полагал, что после июльских событий «диктатура была объективно необходима» [1957] Суханов Н. Записки о революции. Кн. V. Б. — Пг-М., 1923. С. 16. .

И на это существовал общественный запрос. Вполне мирный Пришвин 7 августа записал в дневник: «Как на фронте остановили бегущих пулеметами, так и здесь, в тылу, нужно грубой силой остановить бегущих. Неизбежна диктатура самая жестокая, и ее ждут почти с наслаждением… Почти сладострастно ожидает матушка Русь, когда, наконец, начнут ее сечь» [1958] Пришвин М. М. Дневники 1914–1917 // Великая русская революция глазами интеллектуалов. С. 83. .