Вячеслав Никонов - Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

В августе в окружении Корнилова появилась еще одна загадочная фигура — Алексей Федорович Аладьин. В юности его ссылали за революционную деятельность, он бежал за границу, а вернувшись в Россию, был избран в I Думу, где возглавил фракцию трудовиков. Потом его опять арестовали, он опять бежал — в Англию, там прожил 10 лет, занимался коммерцией и журналистикой, а с началом войны стал военным корреспондентом в чине лейтенанта британских войск. В Англии он заинтересовывал людей своей якобы вхожестью в высокие коридоры российской власти, а в России — якобы принадлежностью к британской разведке. Уорт писал: «Аладьин привез с собой крупную сумму денег и вскоре стал известен как один из самых главных сторонников Корнилова, в случае его успеха претендующий на пост министра иностранных дел. Возглавляемая им миссия в Россию, профинансированная британским правительством и доставленная Королевским флотом, еще в марте была предложена Бьюкененом в направленной им в министерство иностранных дел Англии телеграмме» [1970] Уорт Р. Антанта и русская революция. 1917–1918. С. 143. . Объявившись в Петрограде, Аладьин моментально познакомился с Корниловым и сразу же вошел в его узкий круг в качестве эксперта по международным делам.

Деникин писал, что появление таких фигур, как Завойко и Аладьин, вокруг Корнилова «внесло элемент некоторого авантюризма и несерьезности, отражавшихся во всем движении, связанном с его именем… Корнилов плохо разбирался в людях. Но это не все. Однажды на мой вопрос по поводу своего бывшего окружения он ответил:

— У меня никого не было. Этих людей я знал очень мало. Но они, по крайней мере, хотели и не боялись работать» [1971] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. Т. 2. М., 2015. С. 42. .

Головин, пытаясь понять секрет зависимости Корнилова от случайных людей, обращал внимание на «его характер, в котором крайне ревнивая и упрямая защита своей самостоятельности очень своеобразно соединялась с какой-то детской доверчивостью к людям, умевшим ему польстить» [1972] Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917–1918 гг. Т. 1. С. 202. .

В армейской среде самым верным корниловцем окажется генерал Крымов. Перед революцией он воевал на Румынском фронте, командуя Уссурийской конной дивизией. Грузный, эмоциональный. За это недоброжелатели придумали ему кличку «слон в экстазе». «Большой патриот, смелый, решительный, не останавливающийся перед огромным риском, разочарованный в людях еще со времени подготовки мартовского переворота, не любивший делиться своими планами с окружающими и рассчитывавший преимущественно на свои собственные силы, он внес известные индивидуальные особенности во все направление последующей конспиративной деятельности, исходившей из Могилева. Его непоколебимым убеждением было полное отрицание возможности достигнуть благоприятных результатов путем сговора с Керенским и его единомышленниками… Крымов добровольно стал орудием, «мечом» корниловского движения; но орудием сознательным, быть может, направлявшим иногда… руку, его поднявшую» [1973] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. Т. 2. С. 37–38. .

Порой к числу корниловцев относят Савинкова. Вряд ли это правильно. Станкевич справедливо замечал, что по складу своего характера «Савинков не мог быть чьим-либо помощником» [1974] Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919. С. 120, 121. . Де-факто военный министр, Савинков играл в свою собственную игру. Это хорошо видел Степун: «Одинокий эгоцентрик, политик громадной, но не гибкой воли, привыкший в качестве главы террористической организации брать всю ответственность на себя, прирожденный заговорщик и диктатор, склонный к преувеличению своей власти над людьми, Савинков не столько стремился к внутреннему сближению Корнилова, которого он любил, с Керенским, которого он презирал, сколько к их использованию в задуманной им политической игре, дабы не сказать — интриге» [1975] Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. С. 414–415. . Зинаида Гиппиус, постоянно общавшаяся с Савинковым, записала в дневник 9 августа: «Идея Савинкова такова:… Керенский остается во главе (это непременно), его ближайшие помощники-сотрудники — Корнилов и Борис» [1976] Гиппиус З. Дневники. С. 157. . Савинков оказывал Корнилову политическую поддержку. Но они никогда не были единомышленникам и не доверяли друг другу. По словам Деникина, «Корнилов никогда в точности не знал, кому Савинков собирается «воткнуть нож в спину» — ему или Керенскому» [1977] Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. Т. 2. С. 42. .

Ненамного более уместно относить к числу сподвижников Корнилова Филоненко, который после назначения Корнилова Главкомом стал комиссаром при Ставке. Эсер, масон Филоненко к моменту Февральской революции был помощником командира броневого дивизиона. Писатель Виктор Шкловский писал о нем: «Это был маленький человек в кителе, с волосами, коротко остриженными, с головой довольно большой и круглой, что делало его слегка похожим на котенка… Сын крупного инженера, он неоднократно занимал места на крупных судостроительных заводах и неизменно уходил, испортив положение. Это был человек хороших умственных способностей, но не обладающий ароматом талантливости» [1978] Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 38. .

Многие из знавших его характеризовали Филоненко как демагога, карьериста и приспособленца. Завойко считал, что «он как бы торопится жить. Скользит сверху, не смотрит по сторонам, не вникает в окружающую повседневность и потому многих оскорбляет, задевает самолюбие» [1979] Дело генерала Л. Г. Корнилова. Август 1917 — июнь 1918. Т. 2. М., 2003. С. 85. . Себя Филоненко видел министром иностранных дел в кабинете премьера Корнилова. В окружении Корнилова Филоненко рассматривали как соглядатая, приставленного Савинковым.

Для этого были основания. Филоненко дня через два после своего прибытия в Могилев пришел к Лукомскому и сказал, что у него есть данные о подготовке в Ставке заговора контрреволюционеров. «Я ему ответил, что все это ерунда. Если какие-нибудь офицеры и скажут что-то неприятное по отношению Временного правительства, то за это преследовать нельзя; ничего же серьезного, я уверен, нет… Несколько позже он дал мне список нескольких офицеров, якобы явных контрреволюционеров. Генерал Корнилов приказал произвести расследование, не давшее никаких данных для обвинения. Просто была болтовня, о которой писаря и вестовые донесли в Могилевский Совет» [1980] Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. М., 2012. С. 384–385. .

Наиболее надежную опору Корнилова могли составить опытные высшие военачальники — начальник штаба генерал-лейтенант Лукомский, до войны руководивший мобилизационным управлением Генштаба. Сорокалетний генерал-майор Иван Павлович Романовский, знакомый с Корнилов со времен его службы в Туркестане, был штабным работником высочайшей квалификации. Второй генерал-квартирмейстер Юрий Николаевич Плющевский-Плющик тоже имел опыт работы в мобуправлении Генштаба, он был главным идеологом предлагавшихся Корниловым реформ.