Моника Блэк - Земля, одержимая демонами. Ведьмы, целители и призраки прошлого в послевоенной Германии

Врач по имени Йенс Бергфельд, опубликовавший в 1949 г. отчет под названием «Херфордский чудо-доктор», описал нескольких больных, лишившихся дара речи из-за полученных на войне ран [240] Jens Bergfeldt, Herfords Wunderdoktor: Der Fall Gröning (Wiedensahl und Minden: Heinz Schilling, ca. 1950), 2. . Еще одна публикация поведала историю женщины, которая утратила способность говорить и слышать, «потеряв единственного сына, а также из-за обстоятельств вторжения русских» (туманное упоминание «обстоятельств», скорее всего, являлось эвфемизмом изнасилования) [241] Schmidt, Wunderheilungen , 95–96. . О некоторых просителях сообщалось, что они страдают военной слепотой ( Kriegsblindheit ), состоянием, также известным со времен Первой мировой [242] StAM, Polizeidirektion München, 15558, p. 39. Durchschrift, September 12, 1949. Betr.: Bruno Gröning. Werner Bab, «Die Ursachen der Kriegsblindheit», Berliner klinische Wochenschrift 58:20 (May 16, 1921): 512–13. . Хотя в этом «параде» скорбей были и другие недуги, особенно выделялись болезни, расплывчато объясняемые ущербом, причиненным войной, а также поражения конечностей и органов чувств.

Историк медицины Анна Харрингтон описывает самые разные примеры «дурного поведения тела» — когда первопричины нездоровья могут корениться в социальном опыте, а не вызываться индивидуальными физиологическими, биологическими или психологическими факторами [243] Harrington, The Cure Within , 251. . Томас Манн, проведший годы нацизма изгнанником в Соединенных Штатах, однажды заметил, что люди из числа беженцев, «похоже, особенно подвержены сердечным приступам в форме коронаротромбоза или грудной жабы». С учетом испытанных ими боли и ужаса, отмечал Манн, этому «едва ли следует удивляться» [244] Thomas Mann, The Story of a Novel: The Genesis of Doktor Faustus , trans. Richard Winston and Clara Winston (New York: Knopf, 1961), 76. . Однажды он упомянул «сердечную астму изгнанника» [245] Sean A. Forner, German Intellectuals and the Challenge of Democratic Renewal: Culture and Politics After 1945 (Cambridge: Cambridge University Press, 2014), 60. .

Харрингтон спрашивает, не объясняются ли некоторые проявления болезни или внезапной инвалидности «предательством, межличностным отчуждением и силовой политикой». Один из поразительных примеров, приводимых ею, должен быть знаком американским читателям определенного возраста, заставшим кризис в среде авиадиспетчеров начала 1980-х гг. В 1981 г. диспетчеры авиационной отрасли устроили забастовку, протестуя против условий труда и невыносимого стресса, сопутствующего их работе. Но, несмотря на то что исследователи охотно согласились с самим фактом стресса у людей этой профессии, они не могли найти ни одного физического проявления такого стресса, например повышенного уровня кортизола или кровяного давления. В конечном счете Роберт Роуз, видный психиатр в команде Федерального управления гражданской авиации США, изучавший эту проблему, сделал вывод, что причиной страданий авиадиспетчеров был не столько стресс, сколько отсутствие социальной поддержки. У них было чувство, что никому нет дела до того, какая тяжелая у них работа или насколько они с ней справляются. Испытываемый ими стресс, как убедился Роуз, не был просто биологическим или физиологическим и «не был лишь внутри индивида» [246] Harrington , The Cure Within , 253–54. . Их болезнь была следствием социального опыта.

Применив эти идеи к послевоенной Германии, мы можем задаться вопросом, насколько всепроникающая тревога, чувство коллективного поражения, неотвязные вопросы вины и страх предательства могли повлиять на то, как люди переживали хрупкость собственного тела после нацизма. Возможно, они неожиданно слепли или глохли потому, что не выдерживали всего происходящего вокруг — не могли вынести поражения в войне и его последствий? Что, если внезапная потеря способности ходить была у некоторых неосознанной формой протеста против собственного волеизъявления, против действий, против ответственности за геноцид и военные преступления? Что, если они лишались дара речи, поскольку слишком многое нельзя было обсуждать вслух, прежде всего репрессии и массовое убийство евреев, но также и тревоги, вызванные денацификацией, и стыд из-за разгрома в войне? Разгром, писал анонимный нацистский разведчик в последние дни Второй мировой войны, вызвал у многих физические страдания. В социальных условиях, характеризуемых некоторыми современниками как постоянная «гражданская война», идея философа Мориса Мерло-Понти, что утрата дара речи может означать «отказ от сосуществования», представляется убедительной [247] Maurice Merleau-Ponty, Phenomenology of Perception , trans. Colin Smith (London: Routledge, 2010), 186. .

Бруно Грёнинг и феномен, быстро сформировавшийся вокруг него в 1949 г., дают нам возможность обдумать эти непростые вопросы. То, что многие люди после войны были нездоровы, очевидно. Но что заставляло их в таких масштабах искать лечения у подозрительного невысокого мужчины в мятых штанах, к тому же бывшего нациста? Что побуждало их ночевать на улице под дождем в надежде с ним встретиться? Почему они называли его «мессией»? Ясно, что многие немцы наделяли Грёнинга качествами, намного превосходящими возможности обычных врачей. Неясно как, но чудо-доктор был способен прикоснуться к ранам, до которых врачи просто не могли добраться.

После гамбургской пресс-конференции, на которой он сказал, что живет с Богом, Грёнинг неожиданно исчез из поля зрения общественности. После суматохи, вызванной им в Херфорде, это исчезновение лишь добавило ему таинственности, и, даже отсутствуя, он продолжал господствовать в заголовках: в начале июля его фото появилось на обложке популярного в Западной Германии журнала Der Spiegel , причем иллюстрация создавала впечатление, что он вознесся над землей и парит над морем зачарованных женщин. Сопровождающая статья вовсе не отличалась пониманием того, что притягивало к нему людей, поскольку ее автор сам был околдован всевозможными шокирующими подробностями об этом «мессии», проводящем вечера «со своими учениками» в «атмосфере прямо в духе Эдгара По» [248] «Wer ein Schnitzel findet, ist geheilt», Der Spiegel 28, July 7, 1949, p. 7. .

Скоро станет известно, что Грёнинга прячут на арендованной вилле в Гейдельберге под названием «Дом Рутенберга» (выбранной отчасти благодаря высокой ограде, что позволяло держать публику на расстоянии), где он приступил, как будет сказано позже, к новаторскому комплексу экспериментов. Это начинание было детищем популярного иллюстрированного журнала Revue , по форме напоминающего The Saturday Evening Post , но со знаменитостями и красотками [249] Landesarchiv Baden-Württemberg, 466–5/ 7330, an den Herrn Sozialminister des Landes Nordrhein-Westfalen, August 1949, betr.: Ausübung der Heilkunde durch Bruno Gröning, Herford. . Два предприимчивых репортера, Гельмут Лаукс и Хайнц Бонгарц, получили задание привлечь к сотрудничеству Грёнинга, а также нескольких врачей, желающих наблюдать его работу и «клинически ее тестировать» [250] «Plan der Revue», Revue , Nr. 27, August 14, 1949, 8. . Результаты должны были публиковаться еженедельными фрагментами с августа по октябрь 1949 г. Эта серия статей стала сенсацией, каждый номер продавался тиражом от 100 000 до 400 000 экземпляров [251] «Ich rieche Nazis», Der Spiegel 38, September 15, 1949, 14. . Почему — становится ясно из заглавной статьи. Она включала полностраничное изображение Грёнинга крупным планом, с проникновенным выражением лица, и имела приковывающий внимание заголовок, набранный жирным шрифтом: «Революция в медицине?» Первые выпуски были посвящены предположению, что «нетерпимые» медицинские круги стоят между людьми и восстановлением их здоровья. «Я лечу неизлечимых», — заявил Грёнинг Revue [252] «Revolution in der Medizin?», Revue , Nr. 27, August 14, 1949, 1. .