Моника Блэк - Земля, одержимая демонами. Ведьмы, целители и призраки прошлого в послевоенной Германии

За несколько месяцев до этого на острове Вангероге Грёнинг поведал своим слушателям, что «люди в последние несколько лет стали (очень, очень) плохими», и призвал ищущих исцеления проститься с ненавистью и завистью раз и навсегда [560] Pastor Wilfried Voigt, «Bericht über eine 'Massenheilung' des 'Wunderdoktors' Gröning am 16./17. Januar 1950 im Hotel Hanken». IGPP, Busam Sammlung, PA 204. . Он никого не просил далее размышлять о природе этой ненависти и зависти, он не конкретизировал, что именно подразумевалось под его предписанием. Этого, пожалуй, и не требовалось: каждый из присутствующих мог заполнить пропуски по собственному выбору. Грёнинг не видел противоречия в том, что сегодня призвал людей отказаться от ненависти, а завтра — избегать «злых людей». «Злыми людьми» являлись скрытые носители зломыслия — ведьмы, в отношении которых никакая пощада не была возможна.

В конце концов, это были времена духовного злодейства, недоверия и обостренной подозрительности. В атмосфере непреклонного, намеренного отказа от признания основополагающих фактов можно ли было ставить кому-то в вину мысль, что за фальшивым экраном очевидных событий таится зло? «Воля Господа ясна, — сказал бы Грёнинг. — Бог хочет, чтобы помощь получил человек, признавший, что зло одолевает его. Признание — лучший путь к выздоровлению». Однако, продолжил он, «не приходите ко мне и не говорите мне, что внутри вас никогда не было Schweinhund … Есть люди… все еще носящие в себе зверя» [561] Bruno Gröning, Reden , Bd. II (Berlin: Edition Busam, 1999), 68–69. . Schweinhund — буквально «свинособака» — в немецком языке чрезвычайно оскорбительное, бранное слово, имеющее примерно такой же смысл, как английское «ублюдок». Этим словом массово пользовались немецкие солдаты во Вторую мировую войну — и Грёнинг, конечно, тоже — для обозначения преодолевших внутренний барьер, мешавший совершить нечто, подчас отвратительное.

Как эта теология — теология солдата, простого человека — звучала в 1950-х гг.? Приходилось делать неприятные вещи, и мы их делали. Мы все знаем, что мы сделали. Не говорите мне, что внутри вас никогда не было Schweinhund . Бывшие солдаты, прошедшие через лагеря для военнопленных, иногда описывали время, проведенное в лагере в России или в Польше как «необходимое искупление», форму расплаты, которая, как они надеялись, смоет их грехи. Другие военнослужащие, уверенные, что их послевоенные психологические проблемы связаны с дурными делами военного времени, иногда обращались за психиатрической помощью и пытались исповедаться врачам [562] Goltermann, Die Gesellschaft der Überlebenden , 122–23. .

В 1970-х гг. этнограф Ютта Дорнхайм опросила группу ветеранов Второй мировой войны из Западной Германии. Все, выяснила она, независимо друг от друга высказали в разговоре свои мысли о том, что наказание и болезнь связаны с их военным опытом. Один ветеран, герр Ланг, болел раком. Сначала он уверял Дорн-хайм, что Бог не наказывает людей болезнями. Тем не менее он неохотно продолжил (многоточия обозначают долгие паузы):

Я всегда думал, что я, что я, я никому в жизни не причинил вреда, и что-то… да и с чего бы мне так не думать?.. Я никогда, никогда ничего ни у кого не украл, я никогда больше не занимался ничем значительным ( gross was angestellt )… Хотя, хотя я был на войне, верно… и… кроме как… я имею в виду, все это… это все, на самом деле, это особое дело… Если вы… если вы были солдатом, да… я имею в виду… Я, правда, не знаю… Я пробыл в России четыре года… Верно, да… но я хочу сказать… это, правда, совсем другое дело.

Дорнхайм попыталась добиться большей ясности. Имеет ли в виду герр Ланг, что он бы отделил войну как особый случай, размышляя о том, наказывает ли Бог людей болезнью? «Да, — сказал он. — Я отлично сознаю, что я… не причинил вреда… то есть… никого из беззащитных людей, или, скажем так… я этого не делал». Никто ни в чем не обвинял герра Ланга. Тем не менее он пытался оправдать или рационализировать возможные тяжелые последствия собственных предшествующих деяний для своего здоровья, в чем бы эти деяния ни заключались.

Другой человек, герр Опп, также болел раком в 1970-х гг. и тоже связывал его со своим военным опытом. «Я служил в мотопехоте, у меня был автомат, и многое, многое случилось с нами, то есть… с русскими… я ничего никому не сделал с тех пор, только на фронте, мы были вынуждены». Пулемет с дисковой или ленточной подачей вроде MG-34, применявшийся немецкой армией, мог выпускать от 800 до 1200 пуль в минуту и имел дальность эффективной стрельбы 2000 м. Люди, в которых стрелял герр Опп, когда служил в мотопехоте, могли казаться ему не более чем точками на ландшафте. Возможно, именно это он и имел в виду, когда, по его словам, сказал жене, вернувшись домой: «Я не… я ничегошеньки не видел».

С большой осторожностью говоря о том, что именно случилось на войне, и герр Ланг, и герр Опп, однако, связывали свою болезнь с деяниями военных лет без какого-то подталкивания со стороны. Не обвиняемые ни в чем, оба добровольно пытались оправдаться. Они связывали тайну рака со всем, что было с ними на войне. Тем не менее ни один не хотел думать, что это наказываются его грехи или что Бог посылает ему наказание [563] Dornheim, Kranksein im dörflichen Alltag , 243–45. .

Однажды летом 1949 г. на «Рысистой ферме» репортер Süddeutsche Zeitung Зигфрид Зоммер в послеполуденную жару взял интервью у человека, сидевшего в пыльном «Мерседесе» в ожидании, когда появится Грёнинг. Он не двигался с этого места в течение 36 часов. «Я профессиональный мясник из Фульды», — заявил он Зоммеру, словно желая подчеркнуть, что он человек основательный, умелый и трудолюбивый. С 1946 г., по его словам, он не может шевелить руками, обе его ноги парализованы. «Я никогда ничего никому не сделал», — сказал мясник [564] Siegfried Sommer, «Der Glaube versetzt Berge», Süddeutsche Zeitung , August 30, 1949. . Он объяснил, в действительности ничего не сказав, что его паралич безоснователен, он его не заслуживает. Он ничего никому не сделал; у его недуга не было серьезной причины.

Мы не знаем, от каких грехов люди хотели освободиться, когда искали исцеления и обращались за изгнанием своих демонов в Мюнхене, Герольдсбахе или Вуппертале. Не знаем мы наверняка и что имел в виду Грёнинг, когда говорил о внутреннем Schweinhund или когда его партнер Гюнцль сказал, что Бог наказывает грех болезнью и что люди должны искупить грех, предложить жертву, чтобы снова поправиться. Нам недоступны мысли тех, кто сидел в ожидании Грёнинга или мучился после войны страхом, что в его теле обитают демоны. Проповедник Цайсс из Вупперталя достаточно ясно высказался о том, что такое грех: преследование и массовое убийство 6 млн евреев, причем ужас этого деяния усугублялся попытками сделать вид, что ты ничего об этом не знал. Ощущение духовного неблагополучия могло также проистекать из непосредственного участия в войне или в военных преступлениях, на что явно указывают истории герра Оппа и герра Ланга. Тем не менее мы не можем полагать, что наше чувство хорошего и плохого точно соответствует нравственной и эмоциональной жизни людей прошлого. Жители послевоенной Германии могли чувствовать себя прóклятыми, виновными, наказанными и запятнанными по разным причинам: проигрыш в войне и утрата близких, крах и разгром, а также некое осуждение, возможно видевшееся им за провалом и разгромом. Некоторые, вероятно, просто-напросто чувствовали себя виноватыми, задаваясь вопросом: «Почему они мертвы, а я все еще жив?»