Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Стиль басен эзоповского сборника сух, как либретто. Это и было либретто: канва, которую ученики риторических школ должны были расшивать узорами своего мастерства (см., напр., 71). Эта же сосредоточенность на содержании и равнодушие к форме определили дальнейшую судьбу басни в литературе. Смены литературных вкусов, погрузившие в забвение столько художественных шедевров, не коснулись басни: она без ропота и без ущерба преодолевала свои немногочисленные, но стойкие идеи по любой словесной моде, пересказывала их заново и заново, переводила с языка на язык, в зависимости от требований времени и публики придавала им вид то проповеди, то занятной сказки, – и это дало ей возможность пережить крушение античной культуры, пережить средние века и дойти до современного читателя.

Как уже было сказано, дошедший до нас текст основного эзоповского сборника относится к I–II векам н. э. Эта дата не случайна. Именно в это время басня, казалось совсем заглохшая в тиши риторических школ, вдруг оживает и в последний раз совершает торжественное шествие по античной литературе.

Античный мир вступал в последнюю фазу своего духовного развития. Это было время подведения итогов и начинающегося культурного застоя. От той напряженности политической и философской мысли, которая когда-то, в IV веке до н. э., вытеснила басню из «высокой литературы», не осталось ничего. Басня могла вернуться в умы и на уста людей. Ораторы рады были занимательным рассказом расцветить свои разглагольствования. Философы рады были живой сценкой проиллюстрировать свои нравственные поучения. И басня находит гостеприимный приют на страницах и у тех и у других.

Еще в конце I века до н. э. мы находим целую вереницу басенных примеров в сатирах и посланиях Горация (24, 101, 142 и др.). А сто-двести лет спустя басни россыпью появляются в произведениях всех сколько-нибудь крупных писателей так называемого «греческого возрождения» (конец I – начало III века н. э.): у Плутарха с целью увещевательной (7, 12, 46, 47 и др.), у Диона Хрисостома с целью развлекательной (39, 376–378), у Лукиана с целью обличительной (3, 100, 188 и др.). Герой ритора Филострата, мудрец-чудотворец Аполлоний Тианский произносит красноречивую похвалу эзоповской басне, ставя ее выше мифов, сложенных поэтами, за то, что в ней «малое учит нас большому» («Жизнь Аполлония Тианского», V, 14–15); а другой Филострат подробно описывает картину, изображающую Эзопа среди героев басен и сочиненную едва ли не по образцу изображений апофеоза Гомера («Картины», I, 3).

Однако самым важным событием этих лет в истории басни было творчество Федра и Бабрия. Римский поэт Федр в первой половине I века н. э. и греческий поэт Бабрий в конце I – начале II века н. э. впервые решились переложить «Эзоповы басни» стихами и издать эти переложения отдельными книгами. Это означало, что басня окончательно отделялась от всякого контекста, расставалась со вспомогательной ролью «примера» или украшения и становилась самостоятельным, независимым литературным жанром, равноправным со всеми остальными жанрами «высокой литературы». Это было не так просто: нужно было заново определить соотношение поучительного и «усладительного» (по античной терминологии) начал в тексте. Пока басня была средством общественной борьбы, основным в ней был ее социальный и моральный смысл; когда басня стала школьным упражнением, основным стала манера изложения. А что должно оказаться основным в басне, когда она станет литературным произведением? Будет ли эта басня рассказом, дополненным моралью, или моралью, проиллюстрированной рассказом? Федр и Бабрий в решении этого вопроса пошли по разным путям.

К сожалению, о жизни Федра и Бабрия мы знаем очень мало. Античные авторы молчат о них. Все сведения приходится извлекать из их же стихов.

Федр говорит о себе охотно, особенно в прологах и эпилогах своих книг; благодаря этому его биография известна нам хотя бы в общих чертах. Федр жил в начале I века н. э. и был современником римских императоров Августа, Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона. Он родился около 15 года до н. э. в македонской области Пиерии (III, пролог, 17), принадлежал к числу императорских рабов и затем был отпущен на волю Августом. «Федр, вольноотпущенник Августа», – назван он в заглавии басен. По-видимому, он с детства жил в Риме и получил римское образование. Себя он считает римлянином, к грекам относится пренебрежительно (А, 28, 2–4) и пишет свои басни для того, чтобы Рим и в этой области поэзии мог соперничать с Грецией (II, эпилог, 8–9).

Вероятно, Федр начинает писать басни и издает две первые книги уже после смерти Августа. Затем он чем-то вызывает гнев всесильного Сеяна, временщика Тиберия; в этом – причина тех «бедствий», о которых глухо говорится в прологе к III книге (стк. 38–44), а может быть, уже в эпилоге II книги (стк. 18–19). Что вменялось Федру в вину и какое наказание он понес, мы не знаем. Сеян пал в 31 году, Тиберий умер в 37 году; около этого времени Федр пишет и издает III книгу басен с пространным прологом и эпилогом, обращенными к некоему Евтиху, которого он просит избавить его от последствий Сеянова приговора (III, эпилог, 22–23). По-видимому, просьбы достигли цели: больше Федр не упоминает о своем бедственном положении и жалуется только на происки литературных завистников (IV, 7, 22; V, пролог). Однако печальный опыт не прошел даром: Федр продолжает искать покровителей и посвящает IV книгу Партикулону, а V – Филету. О них мы ничего не знаем; судя по именам, они были вольноотпущенники. Из басни V, 10 видно, что баснописец дожил до преклонных лет, однако точное время его смерти неизвестно. Так как басня «Флейтист Принцепс» из последней книги в эпоху Нерона (54–68 годы) могла показаться насмешкой над сценическими выступлениями этого императора, то можно предположить, что эта книга была издана до 54 года (самое большее – до 59-го) или, напротив, после падения Нерона в 68 году.

Вот все, что мы знаем о Федре; это совсем немало по сравнению с той неизвестностью, которая окружает имя Бабрия. В противоположность Федру, Бабрий нигде, за единственным исключением, не говорит о себе. Поэтому его биографии мы не знаем и лишь по косвенным признакам можем предположительно определить его происхождение, время и обстоятельства жизни.

Имя поэта – Валерий Бабрий. Это имя не греческое, а римское, во всяком случае – италийское. Поэт знаком с римскими обычаями и нравами; в его речи попадаются обороты, заимствованные из латинского языка; его метрика отличается некоторыми особенностями, объяснимыми влиянием латинской стихотворной традиции. Жил он, по-видимому, в восточных провинциях Римской империи: на это указывают его слова о том, что он по опыту знаком с коварством и лживостью арабов; об этом же свидетельствует то, что он, в отличие от большинства античных писателей, подчеркивает происхождение басни с Востока – из Сирии и Ливии (во II прологе). Время жизни Бабрия – конец I – начало II века н. э., он одним-двумя поколениями моложе Федра. Первый пролог Бабрия обращен к некоему мальчику Бранху, второй – к «сыну царя Александра»; можно предположить, что Бранх и был сыном царя Александра, а Бабрий – судя по тону обращения – его учителем или наставником. Последним «царем Александром» на Востоке был Гай Юлий Александр, праправнук Ирода Великого: император Веспасиан (69–79) дал ему в управление островок возле Киликии, а Троян (98–117) сделал консулом. О положении Бабрия при его дворе мы опять-таки ничего не знаем; попытки истолковать автобиографически басни 74, 106 и пр. были совершенно произвольны.