Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1: Греция

Другой ряд плеонастических фигур основывается на повторении слов: χίμαιρα – χίμαιρα (3, 6–8); πελαργός – πελαργός (13, 6–7); θεόν – θεόν (48, 5). Особенно ощутимо это повторение на стыке фраз, где Бабрий любит повторять слово вместо того, чтобы поставить относительное местоимение (палиллогия): εὐνοῦχος ἦλθε πρὸς θύτην – ὁ θύτης δ’… (54, 1–2); ἔθηκεν παρ’ ἀνθρώπῳ – ὁ δ’ ἀκρατὴς ἄνθρωπος… (58, 2–3); ἵππου δ’ ἀκούσας – μιμούμενος τὸν ἵππον (73, 2–3); δεδηχὼς στόματι τυρόν – τυροῦ δ’ ἰχανῶσα… (77, 1–2); и др. Иногда повторение слов организуется анафорой (ἡ μὲν ἀκμαίη … ἔτιλλεν ἃς ηὕρισκε λευκανθιζούσας, | ἔτιλλε δ’ ἡ γραῦς εἰ μέλαιναν ηὑρήκει (22, 8–10) или эпанастрофой (οὐ γὰρ ἐλλείψει | τὸν βοῦν ὁ θύσων, κἂν μάγειρος ἐλλείψῃ (21, 9–10)). Один раз повторяется (с небольшой вариацией) целое полустишие в начале и в конце монолога (ἱκέτευεν ἁσπαίρων – 6, 5 и 13). С повторениями такого рода связана и любовь Бабрия к так называемой figura etymologica, при которой повторяются не слова, а корни слов: σύλων ὧν ὁ θεὸς ἐσύλθη (2, 12); χορεύειν ἡνίκ’ εἰς χοροὺς ηὔλουν (9, 10); τὸν ῎Ιτυν ἄωρον ἐκπεσόντα τῆς ὥρης (12, 4); μερίζει καὶ τίθησι τρεῖς μοίρας (67, 4) и др. Вкус к такой словесной игре позволяет Бабрию ввести в свои басни несколько образцов изящного обыгрывания разных оттенков значений одинаковых слов (род антанакласы): о фиванце, побежденном в споре с афинянином (15, 11–12): ὁ δ’ ἄλλος ὡς Βοιωτὸς οὐκ ἔχων ἴσην λόγοις ἅμιλλαν, εἶπεν ἀγρίῃ μούσῃ… (беотийцы, по общему мнению, считались тупицами); о волке, не дождавшемся поживы (16, 6): αὐτὸς δὲ πεινῶν καὶ λύκος χανὼν ὄντως ἀπῆλθε (поговорка; ср.: Diogen ., 6, 20); о милостивом льве, польщенном словами лисы (106, 29): ὁ λέων δὲ τερφθεὶς ὡς λέων τε μειδήσας (ср. также 95, 64: ἄλλους ἀλωπέκιζε в обращении к лисе).

У Федра мы не находим ничего подобного. Его плеоназмы очень немногочисленны (uxorem dormientem … sopita primo quae… somno (III, 10, 30–31), damnum amissi roboris (III, 11, 3)), его синонимические пары дают лишь отдаленное сходство значений (animum genusque – I, 11, 15), его редкие и грубые каламбуры (testes – III, 11, 5; tibia – V, 7, 8–9) не идут ни в какое сравнение с тонкими бабриевскими антанакласами.

Стиль Федра сухой и сжатый. Впечатление сухости и сжатости создается уже самым простым средством – систематическим применением нередкого в латинском языке опущения легко подразумеваемых слов. Федр опускает при прямой речи слова inquit, ait, respondit и т. п. (I, 1, 6; 3, 12; 9, 8; 11, 12; 15, 7 и 9 и т. п.); подлежащие (I, 2, 24; III, 5, 10; 8, 9; 10, 25 и 29 и т. д.); указательные местоимения (I, 4, 5; I, 18, 1; I, 22, 4; II, 6, 14; III, 2, 5 и т. д.); связку esse (II, 7, 11; I, 15, 7 и т. д.); союзы (асиндетон, например, IV, 23, 16). Такие опущения у Федра встречаются приблизительно в половине возможных случаев. Столь же свободно пропускаются и значащие слова, понятные из контекста: in coetum (Musarum) recipior (III, pr., 23); haec exsecutus sum … pluribus (verbis) (III, 10, 50); vestrum bonum (regem) (I, 2, 29) и др. При этом, если пропускается повторяющееся существительное, то его место обычно занимает определение к нему: anus vidit … amphoram … – odorem … totis avida traxit naribus (III, 1, 1–4); videre agrestes … – abeunt securi domum (III, 2, 3–7); ranae vagantes … necem fugitant inertes … – dant mandata ad Jovem, adflictis ut succurrat (I, 2, 10–26, 28); clamorem ranae sustulere – cogitque miseras arida sede emori (I, 6, 4–8) и др. Когда в обороте такого рода вдобавок опускается глагол речи, то получается излюбленная Федром эллиптическая конструкция типа: illa contra contumax (IV, 8, 5); illa contra pessima (A, 24, 4); illa fraudem moliens (IV, 9, 7); tum maestus ille (IV, 4, 10); tunc ille insolens (I, 11, 112); at ille lentus (I, 15, 7); ср.: at ille stultus … emisit caseum (I, 13, 9–10); at illa gaudens … tradet domum (IV, 5, 43) и др. В связи с этисм стоит бросающаяся в глаза любовь Федра к субстантивированным прилагательным вообще: indigni (I, 8, 2); improbi (I, 8, 1; II, 3, 7; IV, 20, 6); ignavi (I, 21. 2); despecti (III, 2, 1); stulti (I, 23, 1; I, 29, 1); pauperes (I, 15, 1); potentes (I, 30, 1); mendaces (I, 17, 1); simplices (III, 10, 54); sublimes (I, 28). Такие прилагательные у Федра иногда даже имеют при себе определения: repente liberalis (I, 23, 1); ср.: usu peritus (III, 3, 1). Большая часть таких оборотов понятным образом находится в обобщающих зачинах и концовках; но можно выделить особую группу субстантивированных эпитетов, употребляемых внутри басен и отличающихся необычным для Федра поэтическим оттенком: laniger (I, 1, 6); sonipes (IV, 4, 3); bidens (I, 17, 8).

Однако едва ли не в большей степени впечатление сухости и сжатости достигается средствами синтаксическими. Прежде всего, этому содействует любовь Федра к длинным разветвленным периодам (тогда как Бабрий предпочитает вереницы коротких простых предложений); поэтому один и тот же объем содержания в периоде Федра воспринимается в один прием, а в дробных фразах Бабрия – в несколько приемов. В средней фраза Федра в полтора раза длиннее фразы Бабрия. Далее, восприятие повествования Федра сокращается тем, что он охотно пользовался фигурами параллелизма, подчеркивая стихом равновесие членов и подчеркивая словесными повторами их соотнесенность: et quem tenebat ore dimisit cibum, nec quem petebat potuit adeo attingere (I, 4, 6–7); tu formam ne corrumpas nequitiae malis, tu faciem ut istam moribus vincas bonis (III, 8, 15–16); …immo ni dederis sponde cessabit tua. At non cessabunt latera, respondit, tua (А, 15, 8–9) и др. В басне I, 10 пара перекликающихся параллелизмов симметрично открывает и замыкает короткий рассказ (стк. 4–5): lupus arguebat vulpem furti crimine; negabat illa se esse culpae proximam; (стк. 9–10): tu non videris perdidisse quod petis; te credo subripuisse quod pulchre negas; ср. аналогичный прием в II, 4, 1–3 и 21–22. В одном месте любовь к параллелизму даже заставляет Федра допустить плеоназм, обычно столь чуждый ему: si cito rem perages, usus fiet longior; fruar diutius, si celerius coepero (III, ep. 13–14). Содержание параллелизмов естественно тяготеет к антитезе, и Федр обращается к этой фигуре очень часто: places tibi, inquit, quia cui non debes places; sed non impune, quia cui debes non places (A, 25, 4–5); utilia mihi quam fuerint quae despexeram, et quae laudaram, quantus luctus habuerint (I, 12, 14–15); Hippolytus obiit quia novercae creditum est; Cassandrae quia non creditum, ruit Ilium (III, 10, 3–4); Qui capita vestra non dubitatis credere, cui calceandos nemo commisit pedes (I, 14, 15–16). Как видно из примеров, Федр часто смягчает однообразие антитезы хиастическим расположением слов. Еще чаще встречаются у Федра неразвернутые антитезы в одном стихе: cur, quaeso, tam angustam talis vir ponis domum? (III, 9, 6); labori faber ut desit, non fabro labor (III, ep. 7); parvae vindictam rei dum quaero demens, servitutem repperi (IV, 4, 10–11); plagae supersunt, desunt mihi cibaria (А, 18, 6) и др. Наконец, кроме параллелизмов и антитез, впечатление сухости и четкости повествования создается у Федра обильным использованием сентенций: id demum est homini turpe, quod meruit pati (III, 11, 7); facit parentes bonitas, non necessitas (III, 15, 18); nisi utile est quod facimus, stulta est gloria (III, 17, 12) и др.

Вся эта система приемов совершенно не характерна для Бабрия. Его эллипсы немногочисленны и обычно мотивированы разговорной речью (2, 11; 47, 8–9; 65, 5–6); его параллелизмы затушеваны или отсутствием перекликающихся слов: ὅπου νόμοι γὰρ καὶ θέμιστες ἀνθρώπων, ἔνθεν χελιδὼν ἠδικημένη φεύγω (118, 10–11; ср. 5, 7–8), или несовпадением границ членов и границ стихов: ὁ δ’ εἶπεν ἄλλως ἄλλου ἁρπάσαι σπεύδων | τρέχει τις, ἄλλως δ’ αὑτὸν ἐκ κακοῦ σῴζων (69, 5–6), или расширением промежутка между параллелями (23, 5–8; 51, 7–10). Антитез он не избегает (σὺ γὰρ ὡς ἀληθῶς ἐν λύκοις λέων φαίνῃ, ἐν δ’ αὖ λεόντων συγκρίσει λύκος γίνῃ – 101, 7–8), но предпочитает менее заметные антитезы внутри одного стиха (ὅπου γεωργοῖς κοὐχὶ θηρίοις ᾄσεις – 12, 13; ср. 13, 10; 37, 12; 87, 5; 103, 5 и др.) и часто умеряет их выразительность теми же средствами, какие он применял к параллелизмам (9, 9–10; 106, 24–25; 108, 1–2 и др.). Сентенции у него встречаются реже, чем у Федра, и обычно не выделяются, как у того, а незаметно вплетаются в рассказ (например, 95, 35).