Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Нельзя было, однако, рассчитывать на то, что такая демонстрация европейскими монархами приверженности старым традициям Священного союза запугает Францию. Конфликт мог оказаться куда более глубоким. Проезжая через Париж, российский дипломат Э. Г. Штакельберг писал 25 сентября 1860 г.: «Здесь очень щекотливы насчет Варшавского съезда, и печать начинает нападать на нас; если не будут щадить Наполеона, то можно опасаться, не сбросит ли он маску, чтобы громко провозгласить принцип национальностей <���…> если мы произведем достаточно впечатления на Наполеона, чтобы намекать ему взволновать Венгрию и Польшу, кто станет мешать ему взяться за вопрос, поднимая Восток?» [451]

Россия, конечно же, не была готова к такому сценарию развития действия после недавно закончившейся Крымской войны. В письме своему другу Р. фон Ауэрсвальду Бисмарк верно подметил, что «честолюбивые замыслы в отношении турецких провинций, планы деления совместно с Францией – у императора, безусловно, отсутствуют <���…> Его желание в первую очередь – это сохранение мира, и пока Е. В. будет пребывать в этом настроении, его искренней волей будет предотвратить распад Турецкой империи» [452]. Оценивая состояние российской экономики, Бисмарк справедливо считал, что Петербург был более заинтересован в решении внутриполитических задач и проведении необходимых реформ: «Здесь не чувствуют себя достаточно крепкими, чтобы ринуться в бой, – писал он своему другу О. фон Цительману, – император лично желает всем сердцем мир. Не во многих вещах так уверены, как в этих» [453].

Именно вследствие такого желания мира Петербург был против того, чтобы предстоящее свидание в Варшаве вызвало у Наполеона III впечатление о создании антифранцузской коалиции и побудило его к опасным ответным действиям. В середине сентября Александр II заявил французскому послу герцогу де Монтебелло: «Намерения, которые я имею <���…> будут дружественны в отношении с Францией; я не буду искать в Варшаве коалиции, но мира, и я счастлив, что Принц-Регент в том же настроении» [454]. У Горчакова была даже мысль пригласить французского министра иностранных дел графа Э. А. Тувенеля на свидание монархов. Французская сторона, правда, отклонила это предложение в силу того, что появление Тувенеля в Варшаве стало бы походить на некую континентальную коалицию против Англии.

Состав участников встречи в Варшаве был блестящим. 21 октября прибыл Александр II в сопровождении А. М. Горчакова, великого герцога Мекленбург-Стрелицкого Фридриха-Вильгельма II и принца Гессен-Дармштадтского Александра, прусского посланника О. фон Бисмарка. На следующий день приехал прусский принц-регент Вильгельм с великим герцогом Мекленбург-Шверинским Фридрихом Францем II, министром-президентом Карлом-Антоном Гогенцоллерн-Зигмарингеном и военным министром А. фон Рооном. 23 октября прибыл австрийский император Франц-Иосиф I в сопровождении министра иностранных дел И. Б. фон Рехберга и адъютантов. На встрече присутствовали российские дипломаты В. П. Балабин, А. Ф. Будберг и П. Д. Киселев.

Свиданию в Варшаве, однако, суждено было лишь облачиться в видимый блеск и кажущуюся значимость происходящего. Интересные подробности о нем сообщал в своем дневнике государственный секретарь А. А. Половцов. Под 17 января 1887 г. он передал воспоминания свидетеля тех событий Павла Андреевича Шувалова, в то время военного агента в Париже: «Александр II наследовал к Францу-Иосифу вражду своего отца и ехал на свидание скрипя сердце <.> театральную залу облили каким-то вонючим веществом, так что спектакль пришлось отменить. На другой день по приезде австрияка (Франца-Иосифа – В. Д.) было собрание трех правителей с тремя их министрами. В этот день у Александра II так разболелись зубы, что он не в состоянии был внимательно слушать прения. Почти одновременно получено известие о смертельной болезни императрицы Александры Федоровны. Государь захотел немедленно вернуться» [455]. Уже 26 октября он выехал в Петербург.

Итог короткой встречи представителей трех сторон 25 октября не удивил Европу. Александр II мягко отклонил предложение обеспокоенных революционными настроениями Наполеона III германских государей принять на себя обязательства в деле сохранения безопасности на континенте. Подчеркивая необходимость побудить Наполеона III соблюдать принципы европейского порядка, самодержец вместе с тем считал опасным создание некоего подобия антифранцузской коалиции. Бисмарк предполагал, что накануне свидания в Варшаве представители «старорусской» или «национальной» партии напомнили императору о неблагодарности Австрии в годы Крымской войны и обратили внимание на то, чем могла обернуться для России поддержка Пруссии и тем более Австрии. В этих условиях «император предупредил, что он не стал бы приносить симпатию своих русских интересов в жертву интересам германских государств и не хотел бы из-за преувеличенной тревоги о польских волнениях накликать русские» [456].

На занятую Россией в Варшаве позицию повлияли также «Основы доверительного соглашения между Францией и Россией» [457], предложенные французским министром Тувенелем. В них предусматривалось ослабление вмешательства Франции в итальянские дела, закрепление сложившейся ситуации на Апеннинском полуострове и созыв общеевропейского конгресса. Париж соглашался поддержать Петербург в его восточной политике: речь пока шла о возвращении Бессарабии, об отмене ограничительных статей Парижского мира 1856 г. ничего не говорилось.

Расчет министра иностранных дел Франции оправдался. Горчаков был доволен получением этих предложений накануне варшавского свидания, что усилило уверенность российской стороны не идти на конкретные обязательства с Пруссией и Австрией. Никаких соглашений между монархами восточных великих держав подписано не было.

По оценке Бисмарка [458], после варшавского свидания в Петербурге даже усилились антигерманские настроения: «Во внешней политике эта тенденция пока что выражается в форме симпатии по отношению к Франции, которая всегда была чрезмерно представлена, но теперь, кажется, более чем прежде освобождена от воспротивления императора». Бисмарк не мог не заметить, что Горчаков стал уделять французскому дипломату несравнимо больше времени, чем другим аккредитованным в Петербурге дипломатам, что «является свидетельством возросшего отчуждения в отношении дворов, которые ими представлены».

Однако дипломатическая переписка между Петербургом и Парижем относительно обсуждения программы Тувенеля зашла после варшавского свидания в тупик [459]. Нота руководителя французского МИД от 3 декабря ставила на ней точку. В этом документе вся программа «Основ…» изображалась не как руководство к действию, но как возможные перспективы развития международных отношений. Французский план по «срыву» встречи трех монархов в Варшаве удался.