Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Идентичные сигналы шли в Петербург и из Берлина. В ходе первой аудиенции, которую Александр II дал новому прусскому посланнику в российской столице Роберту фон дер Гольцу, обсуждались среди прочего и международные вопросы. Через Гольца прусский король передавал императору, что он «придает большое значение продолжению доверительных отношений между двумя дворами и не только вследствие существующих родственных отношений и традиционной политики, но также вследствие естественного значения, которое он уделяет совместному выступлению двух держав по большим политическим вопросам в условиях произошедшего разрушения связей в рамках прежнего альянса». В данном случае речь, конечно же, шла о временах Священного союза. Слова прусского посланника были с радостью встречены Александром II. В конце аудиенции он сообщил Гольцу, что «в своих отношениях к Пруссии будет следовать традициям своего отца и <���…> императора Александра I и что он оценивает существующие между двумя дворами связи как неразрывные» [472].

Такая личная позиция Александра II была очень важна для Берлина в особенности при анализе международного положения Пруссии и возможной угрозы, исходящей от российско-французского сотрудничества. Оценивая характер связей между Россией и Францией, Гольц в конфиденциальном донесении Бернсторфу писал: «Поскольку центр тяжести французско-российского альянса, если такие отношения вообще можно считать соответствующими действительности, всегда может быть только в Париже, а не в Петербурге, то и там предпочтительно с нашей стороны использовать рычаги, чтобы сделать их пригодными для нас или бороться с недостатками, угрожающими нам от такой комбинации» [473].

Во второй половине 1862 г. Александр II, очевидно, более укрепился в мысли о российско-прусском сотрудничестве как мощном европейском противовесе Франции с ее поддержкой национального вопроса, особенно угрожавшей и Петербургу, и Берлину в польском вопросе [474].

В своих письмах в Берлин прусский посланник в Петербурге Отто фон Бисмарк отмечал, что основной целью внешней политики России был выход из международной изоляции и отмена ограничительных статей Парижского мира. По его наблюдениям, Россия нуждалась в мирном решении назревающих в международных отношениях проблем, поскольку от этого во многом зависел успех задуманных Александром II преобразований в самой империи. Бисмарк высоко оценивал роль российского императора в формировании продуманной и последовательной российской внешней политики и укреплении международного положения России, что, правда, разделяли не все его современники [475]. Это корректирует выводы отечественных и западных исследователей о слабой позиции императора в международных вопросах [476]и его следовании за курсом Горчакова [477].

По мнению Бисмарка, у императора и министра были разные представления о союзниках России в Европе. Если российский самодержец выступал за тесное укрепление отношений с Пруссией, то Горчаков считал, что для России первостепенным является союз с Францией.

Итальянская война и национальная политика Наполеона III, фактическое отсутствие французской помощи России в восточном вопросе стали постепенно ухудшать связи между Францией и Россией. Александр II потерял интерес не только к выстраиванию российско-французских отношений в развитие тайного договора 3 марта 1859 г., но и к возможности выстраивания им же ранее предложенного франко-прусско-российского альянса. Своевременно почувствовав эти перемены, Бисмарк практически в каждом петербургском письме настоятельно советовал Берлину отказываться от участия в любых международных акциях, которые могли ухудшить отношения с Россией, и нацелиться на выстраивание конструктивного диалога с Петербургом.

Усилия прусского посланника в сочетании с невраждебным поведением Пруссии по отношению к России, в чем была немалая заслуга Бисмарка, и увлечением Наполеона III национальным движением в Европе привели к переориентации внешнеполитического курса Петербурга в промежуток с 1859 г. по 1861 г. от сотрудничества с Францией к альянсу с Пруссией. В этой связи неоднократные заверения российского императора и даже Горчакова в искренности тесных отношений между Россией и Пруссией можно считать также и определенным успехом дипломатической деятельности прусского посланника в Петербурге.

Бисмарк убедился в том, что в германском вопросе Петербург отмежевался от ориентированной более на Австрию политики Николая I, приведшей к Ольмюцскому соглашению, и стал на сторону интересов Пруссии. Александр II и Горчаков неоднократно уверяли прусского посланника в поддержке Россией процесса консолидации Германии непосредственно под руководством Пруссии.

Относительно спокойная по сравнению с франкфуртским периодом петербургская миссия была омрачена лишь болезнью, с которой Бисмарк сражался не на жизнь, а на смерть. Уже перед отъездом Бисмарк писал Горчакову [478]: «Разрешите мне <���…> сердечно поблагодарить Вас за всю доброту и снисходительность, с которыми связаны неизгладимые воспоминания о здешнем моем пребывании и без которых представляется мне затруднительным пост посла во всяком другом месте». Прусский дипломат заверял Горчакова: «Верьте, что я имею благодарную память и что в меру моих сил я и за границей докажу те чувства привязанности, какие воодушевляют меня, помимо всех политических связей, лично по отношению к его императорскому величеству и его любезнейшему министру».

Петербург сыграл важную роль в развитии дипломатического и политического опыта Бисмарка. В российской столице он окончательно пришел к пониманию необходимости реформирования Германского союза и объединения Германии под эгидой Пруссии. Осуществление такого революционного шага было возможно лишь в условиях благоприятного международного положения.

Возникшая у Бисмарка во Франкфурте идея «Поворота на Восток» во время петербургской миссии получила дальнейшее развитие. Познакомившись с российской политической элитой, Бисмарк понял, что такой прусский внешнеполитический поворот был бы положительно оценен и поддержан в России. Но не просто в России, а, прежде всего, самим Александром II. Именно это было крайне важно для Бисмарка, поскольку, находясь в Петербурге, он пришел к выводу о существовании в окружении российского императора серьезных противников развития российско-прусского сотрудничества. В этой связи чувства российского императора стали для Бисмарка своего рода гарантией успешного исхода попытки укрепить отношения между Пруссией и Россией, подтверждением жизнеспособности идеи «Поворота на Восток». Пока это оставалось всего лишь личной идеей Бисмарка, поскольку его влияние на внешнеполитический курс Берлина было ограничено так же, как и в годы франкфуртской дипломатической миссии.