Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Внимательно следивший за каждым шагом царской администрации в Польше, Бисмарк в своих донесениях писал о безрезультатности примирительной политики в отношении поляков. Иногда в его донесениях читается возмущение и недовольство. В одном из них [526]Бисмарк рассуждал: «Напрашивается вопрос, как советники императора без настоятельной необходимости могут соглашаться с тем, чтобы в это взволнованное время <.. > награждать поляков новыми учреждениями для легального продолжения агитации в форме большого числа совещательных и контролирующих выборных органов». Бисмарк обвинял часть российских политиков в отсутствии четкого представления о сущности преобразований в Польше, но отмечал, что даже у тех немногих, «кто отстоит дальше от элементов национальной русской идеи, возникает ответ, что поляки очень скоро злоупотребят предоставленными им правами и этим будет подготовлено условие для насильственного установления императорской власти». Видимость успехов политики реформирования в крае не могла, по его мнению, решить всех вопросов, поскольку она не только не удовлетворяла стремления поляков в обретении независимости, но и расшатывала систему безопасности в самой империи. Единственной возможностью восстановления общественного спокойствия в Польше он считал проведение царской администрацией жесткой политики. По его мнению, «абсолютно нецелесообразно в настоящее время изменять систему, по которой Польша управлялась последние 30 лет». Панацеей от польской проблемы в прусских областях Бисмарк считал поступательный рост немецкого элемента, дающий «существенную гарантию против распространения пагубного влияния, которое может оказывать национальная организация Королевства Польского на соседние провинции Его Величества (Вильгельма I – В. Д.)». Сравнивая прусско-польский антагонизм с российско-польским, Бисмарк подчеркивал, что при «совместном государственном существовании русские оказались бы под руководством поляков, а немцы – нет». Этот вывод он делал в частности из слов самого Александра II. В своих мемуарах Бисмарк писал: «Польша представляла, по его (Александра II – В. Д.) словам, источник беспокойства и европейской опасности для России, а русификация ее неосуществима из-за различия вероисповеданий и из-за недостаточных административных способностей русских властей. Русский человек не чувствует того превосходства, какое нужно, чтобы господствовать над поляками» [527].

Горчаков, напротив, считал, что для России невозможно в непосредственном соседстве с прусскими и австрийскими областями Польши, где поляки «наслаждаются более свободным и лучшим положением», держать в «железных рукавицах» жителей Царства Польского. Он акцентировал свое внимание на несостоятельности проводимой Николаем I и польским наместником Паскевичем политики в Царстве Польском. Горчаков особо отмечал, что «такому сильному монарху, коим, без сомнения, является император Александр II, недостойно держать в состоянии бесправных целую категорию своих подданных из-за страха перед результатом другого метода управления» Царством [528]. Это высказывание как будто продолжает идеи, выраженные в циркуляре А. М. Горчакова представителям России при иностранных дворах от 8 (20) марта 1861 г., в котором указывалось, что «Россия и Европа могли убедиться, что Его Величество не только не отстраняет и не отсрочивает преобразований, вызываемых развитием идей и общественных интересов, но, решительно приступив к делу, совершает его с неослабной последовательностью» [529]. Вполне отвечающим духу времени и реформаторским целям Александра II можно считать высказывание Горчакова, что «Россия не хотела бы перед другими правительствами выглядеть абсолютно равнодушной к прогрессу цивилизации, казаться лишь фоном этого прогресса» [530].

Все это могло иметь следствием неодобрительное отношение официального Петербурга к консервативным методам прусской политики в Польше. Бисмарк писал в Берлин, что «русская политика, несмотря на все родственные узы императора готова преследовать свои собственные настоящие или мнимые интересы без уважения к нашим интересам или интересам Австрии» [531]. Показательно, что в сообщениях российских дипломатов, которые Бисмарк читал лично, «наши (прусские – В. Д.) рекламации в отношении Польши обозначаются как “прусский эгоизм”». Он пришел к заключению, что чувство солидарности с Пруссией ослабевало в петербургских кругах, когда речь заходила о Польше.

В начале ноября 1861 г., когда Бисмарк вернулся в Петербург после длительного пребывания в Германии, обсуждение польского вопроса набирало новые обороты. Поводом для этого стали демонстрации, последовавшие после смерти архиепископа Фиалковского 5 октября. С. С. Татищев писал, что «перед начальной колесницей несли, в числе прочих национальных эмблем – короны короля и королевы польских и старый герб Речи Посполитой: Белого орла с гербами Литвы и Руси». 15 октября ожидалась новая демонстрация под предлогом годовщины смерти Тадеуша Костюшки [532]. 14 октября после неоднократных телеграмм императора исполняющий должность наместника Царства Польского генерал Карл Карлович Ламберт'"''" объявил Варшаву на военном положении. Ответ государя не замедлил последовать: «Дай Бог, чтобы объявление всего Царства на военном положении произвело тот результат, которого я давно ожидаю» [533].

Политика российского императора свидетельствовала о выборе им более жесткого курса в Польше. О подавлении народных выступлений в Польше писал Ламберту в сентябре – октябре 1861 г. даже Горчаков, что явилось полной неожиданностью для Бисмарка. Несколько фрагментов переписки он привел в своем донесении 5 ноября 1861 г. на имя прусского министра иностранных дел А. фон Бернсторфа [534].

Рассуждая о полноте власти графа Ламберта, распространяющейся вплоть до введения военного положения, Горчаков писал 21 сентября (3 октября): «Не пугайтесь резни, она будет нужна, и чем больше Вы будете колебаться, тем страшнее будет эта бойня, направленная на достижение своей цели». Горчаков брал на себя защиту политики царской администрации в Польше перед европейским общественным мнением: «Не тревожьтесь о том, что скажут в Европе. Это полностью мое дело». Введение военного положения в Варшаве сопровождалось более жестким высказыванием российского министра: «Бейте их крепко и уничтожающе. Думайте о том, что из всех тех камней, которые бросают в изваяние кумира, лишь первый повреждает лик этого кумира, второй же попадает в бесполезную мраморную подставку. Мы не разрушаем памятник законности, но мы покрываем его до того самого момента, когда порядок вновь будет восстановлен».