Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Еще в Петербурге Бисмарк столкнулся с тем, что проведение либерального курса в Польше находило в России немалый отклик. Интересно, что в 1863 г. «Санкт-Петербургские ведомости» писали: «Русские желали Полякам тех же лучших условий жизни, каких они желали самим себе <���…> надо сказать правду: между русскими людьми, более или менее образованными, было немало таких, которые желали им (полякам – В. Д.) мирного успеха на этом гражданственном поприще» [708]. Однако с началом польского восстания в 1863 г. Бисмарк убедился в решительности Александра II навести порядок в крае, что очень удивило либеральную прессу в Германии. «Allgemeine Zeitung» писала: «Никто и не предполагал, что царь при всей своей нерешительности раскрошит Польшу железным кулаком» [709].

В ходе восстания Польша потеряла поддержку российского общества, «отличающегося неподдельным добродушием, смотревшего свозь пальцы на то, что еще оставалось несимпатичным в польском либерализме» [710]. Даже либеральный Горчаков говорил в те дни: «Я нахожусь в весьма сложном положении. Я должен дать направление русскому национальному чувству и не повредить его. Если я должен выбирать между враждой с моей страной или рознью с заграницей, решение не будет трудным. Против заграницы на стороне императора стоит вся Россия» [711].

Исследование официальной документации МИД Пруссии и ранее неизученных документов позволяет прийти к выводу о том, что подписанная в самом начале польского восстания военная конвенция не была навязана России Бисмарком. Инициатором укрепления российско-прусских отношений выступил скорее Петербург и лично Александр II. В сложившихся обстоятельствах Бисмарк действовал решительно, надеясь на успех миссии генерала Альвенслебена в Петербурге. Подписание конвенции продемонстрировало существование тесных связей между двумя Дворами, а главное, значительно ослабило позиции тех придворных кругов в Петербурге, которые выступали за российско-французское сближение и продолжение либерального курса в Царстве Польском. После выполнения своей основной задачи конвенция в скором времени по обоюдному решению Пруссии и России потеряла какое-либо практическое значение. Конвенция была важной для российско-прусских отношений в целом. Еще в Петербурге Бисмарк отметил принцип открытости и честности, с которым Александр II выступал в международных отношениях. Поддержка, оказанная слабой Пруссией России в условиях проводимого против нее дипломатического демарша мощной коалиции держав-победительниц Крымской войны, не могла быть забыта российским императором. И пусть Бисмарк пошел на этот шаг не из-за личной симпатии к России и Александру II, а в соответствии с собственным пониманием государственных интересов Пруссии, занятая Пруссией позиция предотвратила международную изоляцию России и способствовала разрыву коалиции западных держав.

На основании новых материалов представляется возможным возразить существующему в историографии мнению об агрессивной политике Бисмарка в польском вопросе, его планах занять территорию Царства Польского прусскими войсками. Документы показывают, что прусский министр-президент говорил об этой вероятности лишь после слов Александра II о том, что в случае непредвиденных обстоятельств Пруссия смогла бы рассчитывать на польские земли по левому берегу Вислы. Не создавая планов по вытеснению русских из Царства, Бисмарк ставил в известность своих собеседников, что Пруссия при оставлении русскими Польши не допустит вступления французов на эту территорию, провозглашения независимости Польши и оккупирует оставленные русскими территории. Прекрасно понимая международный резонанс, вызванный таким шагом, Бисмарк рассматривал его как последнюю меру, на которую могла решиться Пруссия, ставя под удар свое государственное существование.

Когда в разговоре 11 августа 1867 г. с редактором газеты «St.-Petersburgische Zeitung» Федором Егоровичем Мейером были вновь затронуты российские опасения по поводу захвата Пруссией Польши, Бисмарк категорически возражал: «Что же касается до Польши <���…> то это обвинение основано на прямом недоразумении, так как мы не подали для него ни малейшего основания: единственно наш план относительно поляков заключается в том, чтобы в союзе с Россией умиротворить эту нацию, и мы совершенно ясно высказали это» [712].

Еще во времена петербургской миссии Бисмарк отмечал влияние польской проблемы на проведение Александром II реформ в России. Отмечая невнимательность царской администрации к польской опасности, Бисмарк еще весной 1861 г. прогнозировал распространение на западные области империи польской агитации, считая ее опасной в условиях возможных народных волнений, связанных внутриполитическими реформами императора.

Ранее неизвестные в историографии документы показывают, что политические реформы в Польше, которых требовали от России западные государства во время дипломатического демарша, для Александра II не были неприемлемыми. В одном из разговоров с Редерном Горчаков просил передать в Берлин следующую информацию: «Это являлось всегда замыслом императора выполнить все изложенные пункты, часть из них – сейчас, другую же – после подавления восстания, и распространить эти уступки в известной мере на всей территории империи. Эти благородные замыслы принадлежали собственной и твердой воле императора. Их ценность и смысл были бы ограблены, если бы они были реализованы решением конференции, обеспечивались гарантией великих держав и оценивались как результат чужого давления внутри страны и из-за границы» [713]. Это не было секретом*™'; это находило поддержку в российском обществе*™. Это затрагивало тонкую материю сущности самодержавия для России, о чем позже емко напишет Горчаков: «У нас есть охраняющая сила, глубоко укоренившаяся в народе, – это личность императора» [714]. Вмешательство зарубежных держав в эту невидимую сферу функционирования механизма управления страной было не только нелегитимным, но даже враждебным. Будучи лично знакомым с российским императором, учитывая на основании собственных петербургских наблюдений особенности российского самодержавия, Бисмарк прекрасно понимал, что император никогда не пошел бы на дарование задуманных им свобод в качестве простого исполнения предписаний великих держав, умаляющего значение российской короны в глазах народа.

Польские события содействовали важной трансформации: концепция «Поворота на Восток» из личной идеи Бисмарка превращалась в возможное направление внешней политики официального Берлина. Конвенция Альвенслебена становилась своего рода первой пробой реализации этой концепции на практике. Жесткая критика такого поворота в прусском ландтаге, а также противодействие со стороны Горчакова развитию результатов этой конвенции и усилению российско-прусского сотрудничества свидетельствовали о том, что существовало еще немало угроз в реализации этой концепции, а Бисмарку требовалось еще доказать Пруссии жизнеспособность этой концепции. Однако Бисмарк уже обозначил путь, альтернативный ранее проводимому Берлином внешнеполитическому курсу.