Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

С конца 1863 г., когда ситуация в Дании обострилась, Петербург стал более внимательно следить за датскими делами, точнее, за тем, чтобы они не привели к более сложным последствиям на континенте. Горчаков был прав, когда писал российскому посланнику в Берлине П. П. Убри: «Бисмарк слишком проницателен, чтобы не признать, что сравнительно менее значимые дела должны отступить перед более значимыми общими интересами, вне которых нет спасения ни для кого» [756]. Позицию России в этом регионе в это время можно было бы характеризовать как позицию заинтересованного активного нейтралитета. Заинтересованного – поскольку этот европейский регион представлял для Российской империи важное стратегическое значение, учитывая возможность блокады Балтийского моря еще на дальних датских подступах в проливах Бельт и Зунд. Активного – поскольку Россия с конца XVIII в. была активной участницей всех основных международных событий в этом регионе, не отказывалась она от этой роли и сейчас. И, наконец, нейтралитета, – поскольку в Петербурге осознавали, что активное вступление России в решение датского вопроса приведет к эскалации конфликта, следствием чего станет изменение баланса сил в регионе с непонятным последующим исходом для морской безопасности России на Балтике.

В Германии прекрасно понимали это. В прусском парламенте Россию считали единственной державой, заинтересованной в сохранении единства датского и германского национальных элементов в рамках территориальной целостности Дании. «Если за этим централизованным государством будет стоять Россия, – заявлял депутат от Германской прогрессистской партии доктор Фридрих Вильгельм Лёве, – если она станет воспламенять эти два национальных элемента друг против друга и будет разжигать этот костер, как это делалось в Польше, тогда в централизованной Дании, охраняющей Зунд, возникнет ситуация, которой она наилучшим образом сможет пользоваться». Лёве считал, что в таком случае Дания превратится не в «стену против России, но в наконечник стенобитного тарана, которым Россия сможет долбить Запад в самый живот. Россия совершенно поняла это, и поэтому Россия напрягла все свои силы, чтобы создать такую централизацию» [757]. И противодействовать этому можно было бы лишь в широкой европейской коалиции государств против России, либо в союзе с Россией, предварительно убедив ее в необходимости изменить свою позицию по спорным герцогствам.

В складывающейся ситуации Пруссии необходим был сильный союзник в Германии, чтобы в случае возможного успеха прусской политики в решении датско-германского противоречия блокировать неминуемое недовольство германских государств. Бисмарк прекрасно понимал, что любое, даже самое незначительное, усиление Пруссии с ревностью будет воспринято прежде всего в Австрии. В этой ситуации прусский министр-президент решился на довольно хитрый шаг объединить усилия Берлина и Вены. Во-первых, это повышало серьезность германских требований: вступление двух германских великих держав за интересы германского населения в спорных герцогствах должно было насторожить Копенгаген. Во-вторых, совместное выступление Пруссии и Австрии вызвало бы у германских государств ощущение некоей общегерманской миссии, целью которой была помощь угнетаемому германскому населению в Дании, а не коварные замыслы простых территориальных присоединений. В-третьих, такое совместное австро-прусское выступление было более оправдано и перед европейской общественностью.

24 ноября 1863 г. Бисмарк договорился с австрийским посланником Алоизом Карольи фон Нагикарольи об обоюдном выступлении Пруссии и Австрии в Союзном сейме с требованием о проведении в герцогствах Гольштейн и Лауэнбург союзной экзекуции. Горчаков писал старшему советнику российского посольства в Австрии барону Карлу Владимировичу Кноррингу: «Две великие германские державы не могли бы оказать себе и Европе большую услугу, чем уничтожить свои взаимные обиды, чтобы подготовить себя и мир к благодеянию существования, которое перестало бы быть таким напряженным и лихорадочным, как то, что сегодня тяготит все государства» [758]. Словно реализуя эту высокую идею, Австрия и Пруссия были едины в эти дни. 7 декабря Союзный сейм 7 голосами «за» из 10 принял решение о проведении союзной экзекуции. Данное решение было легитимно, согласно статьям 31–34 Заключительного акта венской конференции министров 15 мая 1820 г. [759], основного закона Германского союза. В условиях эскалации шлезвиг-голь-штейнского вопроса союзная экзекуция стала крайней внутриполитической мерой против незаконных действий, оказываемых по отношению к члену Германского союза при отсутствии серьезной внешнеполитической угрозы. Она была направлена всего лишь на восстановление законного порядка в герцогствах Гольштейн и Лауэнбург, а не на установление новой системы отношений в этом регионе. Длительная оккупация герцогств союзным экзекуционным корпусом, состоявшим из ганноверских, саксонских, прусских и австрийских войск, не предусматривалась.

Теперь «одна из опасностей этой ситуации, – писал Горчаков Бруннову в конце декабря 1863 г., – моральное состояние Германии» [760]. Неспроста российского министра беспокоила Германия, в частности Пруссия. Там депутаты уже начали вовсю выступать за отделение герцогств от Дании, попутно упрекая Россию в затормаживании этого процесса [761]. Бисмарк обвинялся в навязывании Пруссии интересов российской внешней политики [762], следовании традициям Священного союза [763], даже в пристрастии к России [764]. К этому времени вся территория Гольштейна и Лауэнбурга была оккупирована ганноверскими и саксонскими войсками [765], задача союзного экзекуционого корпуса фактически была выполнена.

Учитывая общеевропейскую ситуацию и острые дискуссии в прусском парламенте, Бисмарк 28 декабря выступил с инициативой отмены Данией Ноябрьской конституции 1863 г. и утверждения прав Германского союза в Шлезвиге [766]. Это уже был серьезный шаг, направленный в сторону дальнейшего развития конфликта. Однако уже становилось очевидным, что даже защита Бисмарком положений Лондонского протокола в части обеспечения прав населения Шлезвига и Гольштейна не всеми депутатами прусского парламента рассматривалась как основная цель Пруссии. Так, известный политик Карл Твестен, депутат от Германской прогрессисткой партии считал это недостаточным. Обвиняя Бисмарка в мягкости и игнорировании национальных чаяний немцев, он требовал проведения более жестких мер: отделение спорных герцогств от Дании и включение их в состав Германского союза [767]. Имели ли такие планы хоть какие-то шансы на успех, если даже заявление Бисмарка 28 декабря казалось довольно дерзким и фактически являлось вмешательством в дела иностранного государства, попыткой нарушения статус-кво в данном вопросе [768]?