Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Инициатива Бисмарка была отклонена на заседаниях Союзного сейма 14 января 1864 г., о чем специально были извещены прусское и поддержавшее его австрийское правительство [769]. Прусская нижняя палата парламента отказалась выдавать заем правительству на занятие Шлезвига и оккупацию Гольштейна [770], вследствие чего сессия прусского парламента вскоре была закрыта [771]. Консервативная «Новая прусская газета» тогда писала, что эти новости «имеют наисерьезнейшее значение; они могут привести Германию к тяжелым последствиям» [772].

16 января Пруссия и Австрия «как две великие германские державы приняли решение взять дело в свои руки без всякого вмешательства Союзного сейма» [773]и подписали договор об оккупации находившегося в личной унии с датской монархией Шлезвига с целью заставить Данию соблюдать права и интересы немецкого населения герцогств, согласно Лондонскому протоколу [774]. Формально это было нарушением международных договоренностей, регулировавших территориальную целостность Датского королевства.

На состоявшейся в это время встрече с дипломатическими представителями Великобритании, Австрии и Пруссии Горчаков выразил решительный протест в связи с этими событиями. «Мы навсегда отказываем Германскому союзу, – заявил министр, – в праве вмешиваться в Шлезвиг, который не является территорией Союза; это решение относится также и к Австрии и Пруссии, если они захотят выступать там в качестве членов Союза» [775]. Рассматривая причины силового развития конфликта, Петербург вместе с тем обращал внимание на «жалобу двух великих германских держав на невыполнение датчанами обязательств. Однако эти обязательства никогда не были четко определены и оставались в области полемики» [776]. Последняя фраза словно умышленно сохраняла в такой решительно занятой Петербургом позиции небольшую брешь для действия Вены и Берлина, на верность которых Лондонскому протоколу в российской столице все еще продолжали надеяться [777].

Историк Пфланце отмечал, что «Лондонский протокол был тем канатом, которым Бисмарк взял на буксир австрийское правительство. Перед лицом национального волнения по поводу будущего герцогств Франц Иосиф и Рехберг не могли преследовать совершенно негативную, бездеятельную политику, но, с другой стороны, любое «национальное» решение проблемы имело бы для венского кабинета опасное прецедентное значение» [778].

На отказ датчан от исполнения изложенных в ноте Пруссии и Австрии предписаний [779]две державы ответили приостановлением дипломатических отношений с Данией. Пруссия и Австрия вывели свои войска из состава союзного экзекуционного корпуса и начали самостоятельные военные действия против Дании. 31 января в совместном заверении Пруссия и Австрия поставили в известность великие державы о том, что целью их военной акции не является покушение на целостность датской монархии.

1 февраля прусско-австрийские войска под командованием генерал-фельдмаршала Фридриха Генриха Эрнста фон Врангеля после отказа главнокомандующего датской армией Кристиана Юлиуса де Меза покинуть Шлезвиг вступили на территорию этого герцогства [780]. «Мы хотели начать сегодняшнее обозрение словами «Рубикон перейден», – писали «Санкт-Петербургские ведомости», – но остановились при мысли, что они, по всей вероятности, будут повторены в двадцати или тридцати газетах <���…> Война, однажды начавшаяся, может привести к результатам, вовсе не входившим в расчеты воюющих сторон» [781].

В письме Бруннову в Лондон Горчаков отмечал: «В Шлезвиге начались военные действия. Датский вопрос переносится на поле сражений. Тем не менее, я хотел бы, чтобы он не покидал дипломатического поля» [782]. Такая позиция Петербурга была важна для Берлина в силу того, что с начала 1864 г. источником наиболее воинственных настроений в отношении Пруссии являлась именно Великобритания. Премьер-министр Генри Джон Темпл Палмерстон и министр иностранных дел Джон Расселл неоднократно обращались к своим коллегам во Франции [783]и России [784]с предложением о военной демонстрации государств, подписавших Лондонский протокол, против Пруссии.

Петербург избегал резких заявлений и выбрал довольно осторожную тактику [785], наблюдая за всем происходящим пока со стороны [786]. Желая вбить еще один клин в Крымскую коалицию держав, Горчаков противился предложенному Великобританией военному выступлению. По его ходатайству французский министр Эдуар Друин де Люйс согласился «на моральное, но не на военное воздействие» на Пруссию, о чем Бисмарк в совершенно секретном послании сообщал Редерну [787].

Тем временем Вильгельм I решительно настаивал на продолжении наступления союзных войск на Данию. Бисмарк информировал Петербург о том, что вследствие занятой Данией позиции в Берлине уже не представляли возможным отказаться от оккупации Шлезвига. По его словам, «король видит в этом вопрос военной чести и не считает поэтому возможным идти на уступки» [788]. «Московские ведомости» тогда писали, что «в этом смелом и даже дерзком образе действий ясно видна самонадеянная рука г. фон Бисмарка, этого оригинального человека, развивающего все большую и большую отвагу по мере того, как возрастают окружающие его трудности» [789]. Дела в Дании начинали заходить слишком далеко.

Сохраняя нейтралитет, по сути благожелательный Пруссии и Австрии, Горчаков писал временному поверенному в делах Российской империи в Берлине барону Артуру Павловичу Моренгейму, что «вступление австро-прусских войск в Шлезвиг – уже свершившийся факт. Оккупация этой страны не заставит себя долго ждать. Таким образом, обе германские великие державы достигли или вот-вот достигнут цели своей военной демонстрации против Дании» [790].

Поддержанная Петербургом «идея примирения Дании с фактом оккупации Шлезвига была для него (Бисмарка – В. Д.) неожиданной» [791]. Однако прусский министр-президент прекрасно понимал, что поддержка Россией Пруссии в январе 1864 г., отклонение ею английского предложения о военной демонстрации, равно как и французского протеста в отношении вступления австропрусских войск в спорные герцогства будет длиться до тех пор, пока действия Пруссии не станут нарушать протоколы 1850 г. и 1852 г. [792]Внешнеполитические интересы России состояли в поддержании status quo на Балтийском море и сохранении балтийских проливов «в руках независимой Дании, неопасной для России, чтобы таким образом у входа в важнейшее море России не создалось ни германского Гибралтара, ни шведских Дарданелл, ни германо-шведского, опасного для России преобладания» [793].

Бисмарк осознавал опасные последствия выхода России из положения наблюдателя, поэтому ему было крайне важно убедить ее не противодействовать дальнейшему развитию датских событий по прусскому сценарию. И тут на авансцену вышло его великолепное умение представить происходящие события как восстановление исторической правды по отношению к когда-то несправедливо решенному международному вопросу. К тому же перевес на чашу весов в пользу предприятия Бисмарка давал и сам официальный Копенгаген. В «Санкт-Петербургских ведомостях» отмечалось: «Быть может, г. Бисмарк серьезно имел намерение уладить дело с Данией на основании лондонского договора, но датчане так ослеплены, что ничего не хотят и слышать об этом, а во что бы то ни стало намерены удержать шлезвиг-датскую конституцию, изданную совершенно вопреки этому договору» [794].