Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Взгляд и мысли Бисмарка возвращались из холодных просторов Дании вглубь хитросплетений германских судеб, клубок которых в скором времени должна была разрубить его политика «железа и крови».

Прусский король справедливо писал Бисмарку 15 сентября 1865 г.: «Сегодня совершается акт вступления во владение герцогством Лауэнбургским – результат моего правления, которое совершается Вами со столь удивительной и необычной осмотрительностью и проницательностью» [1011]. Возведение в 1865 г. Бисмарка и его потомства в графское достоинство, награждение высшим орденом королевства Пруссии: орденом Черного орла – все это, бесспорно, свидетельствовало о титаническом усилии, которое Бисмарк приложил в решении запутанной датской проблемы. Разрешение датско-германского соперничества за влияние в приэльбских герцогствах повысило авторитет Бисмарка в международной политике. «Санкт-Петербургские ведомости» писали: «Ныне Наполеону III <���…> предстоит возможность отдыхать. На политической сцене Европы его заменяет другой деятель – г. Бисмарк. Г. Бисмарк <���…> так освоился с представленной ему ролью, что с успехом может окончательно удержать ее за собою и быть на будущее время главным деятелем «большой» политики, поставлять «европейскому общественному мнению» все те удивления и трепеты, которые ему нужны, без которых оно соскучилось бы» [1012]. Можно, конечно же, говорить о моральной стороне вопроса, однако в дипломатическом мастерстве ведения дела в интересах исключительно Пруссии отказать Бисмарку довольно сложно. Историк Л. Галл верно отмечал, что «политика Бисмарка в шлезвиг-гольштейнском вопросе являлась показательным примером все более и более нетрадиционной, далеко идущей в зависимости от ситуации и изменяющихся условий, совершенно прагматической политики» [1013]. А исследователь О. Пфланце справедливо заметил, что Бисмарку в течение этих двух лет «удавалось явить себя миру жертвой нападения, хотя он всегда сам нападал; принося разрушения там, где только возможно, постоянно вести себя как жертва; подрывая статус кво, позировать консерватором» [1014].

В политических расчетах Бисмарка в датском вопросе важную роль играла позиция, занятая Россией. Благодаря своей петербургской миссии, о которой Бисмарк в одном из своих писем Горчакову за этот период отзывался с чувством глубокой благодарности [1015], и поступавшим из российской столицы донесениям он имел ясное представление о позиции Александра II и Горчакова в ходе датского конфликта. Поддержкой России в польском вопросе и подписанием конвенции Альвенслебена Пруссия обеспечила себе нейтральную и даже относительно благожелательную позицию Петербурга в вопросе о спорных герцогствах. Бисмарк полагал: «Без этого предприятия довольно сомнительно, было бы отношение России к нам во все прошедшие и будущие фазы этого (датского – В. Д.) вопроса таким же дружественным, каким оно является в действительности» [1016].

Бисмарк был убежден в поддержке российским кабинетом законных правителей Европы и неприятии кандидатов от национальных движений, а, тем более, апелляции к плебисциту и народному голосованию. Мастерство Бисмарка в отношениях с Россией в данном вопросе заключалось в том, что он умело бравировал этими чувствами, царившими в Петербурге, с одной лишь целью достижения истинно прусских целей.

Военную кампанию Бисмарк представил в таком свете, как будто это был крестовый поход за соблюдение попранных прав немцев в Дании и восстановление действия Лондонского протокола, участницей которого являлась Россия. Бисмарк и позже заявлял: «Мы проливали прусскую кровь не ради наживы, не ради захватов, но ради дела Германии в Шлезвиг-Гольштейне» [1017]. Фактически у России, как и у остальных держав, в начале конфликта не было повода выдвинуть претензии Пруссии, выступившей за соблюдение международных норм и защиту угнетаемого населения. Позже, когда Пруссия и Австрия самостоятельно приняли решение о вступлении на спорные территории приэльбских герцогств и когда стало очевидно, что они не собираются покидать занятые их войсками земли, в настроениях Петербурга произошли изменения. По сравнению с наблюдательным поведением Александра II позиция Горчакова становилась более резкой: «Наш друг Бисмарк продолжает политику переворотов, присущую его характеру. Мы делаем все возможное, чтобы его действия были более предсказуемыми. Но в личной жизни, как и в политике, характер очень сложно исправить» [1018].

Официальная документация внешнеполитического ведомства Пруссии свидетельствует о том, что на протяжении всего конфликта Бисмарк пристально следил за изменениями в настроениях Петербурга. Даже в самом начале противостояния кандидатур на герцогский престол Бисмарк преднамеренно поддержал великого герцога Ольденбурга с той лишь целью, чтобы не рассориться с Россией. Решение прусской комиссии об отсутствии у любой из кандидатур неоспоримых прав на герцогства формально снимало с Бисмарка ответственность перед Петербургом за аннексию у Дании спорных территорий в будущем.

Отказ Бисмарка от проведения референдума в герцогствах относительно их дальнейшего политического статуса, по сути, отклонение французского плана решения датского вопроса, с одной стороны, подкреплял прусско-российские отношения. С другой стороны, Бисмарк вероятностью франко-прусского согласия остужал негодование Петербурга в отношении далеко зашедших последствий военной интервенции прусско-австрийских войск в Данию и в отношении своих, подчас смелых, высказываний о путях выхода из датского конфликта. Франко-прусское согласие, пусть и временное, сулило Берлину неплохие внешнеполитические выгоды, однако Бисмарк не согласился вести прусский корабль в гавань Сены, предпочтя ей известные ему берега широкой Невы.

Бисмарк также прекрасно понимал, что действие Пруссии в Дании не в одиночку, а в тесном союзе с Австрией не могло не вызвать одобрение со стороны России. Безусловно, Пруссия была еще слишком слаба, чтобы самостоятельно провести этот датский крестовый поход. Вместе с тем, проведение кампании вместе с Австрией не просто как с членом Германского союза и европейской великой державой, но как с союзником Пруссии, заверения Бисмарка в незыблемости прусско-австрийских отношений и дальнейшей дружбы между двумя государствами демонстрировали Петербургу единство двух германских великих держав, прочный оплот в борьбе против революционной опасности, польские воспоминания о которой еще были свежи в России. Активная поддержка австро-прусского единства стала важной политической доминантой в формировании Петербургом политического курса на последнем этапе датского конфликта и выборе российским политическим руководством линии поведения в отношении Пруссии. Демонстрируя дружбу с Австрией, Бисмарк укреплял свою дружбу с Россией, которая так ему была необходима в этот важный исторический момент. Значение добрососедских отношений понимали и в России. Так, «Санкт-Петербургские ведомости» отмечали: «Союз с Пруссией, полезный для России, не обязывает Россию ни к чему по главным европейским вопросам <���…> Другое дело – союз с Австрией. Он связывал бы нашу политику по всем главным и наиболее живым политическим вопросам» [1019].