Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

В Петербурге такие перемены в настроениях Берлина не остались незамеченными. Отвечая на донесение Убри, Горчаков писал: «Я с удовольствием увидел, что Бисмарк продолжает придавать большое значение согласию с нами». Причем, перед российским посланником теперь ставилась ответственная задача: «Укрепите это положение так, чтобы мы не стали слепо упиваться всеми политическими фантазиями нашего друга (Бисмарка – В. Д.), но так, чтобы не поколебать основы совместного согласия, которое в данный момент, учитывая моду, господствующую в положении дел в Европе, было бы взаимовыгодным для наших двух стран» [1051].

Такая позиция, очевидно, возымела действие в Берлине. Вскоре Бисмарк направил срочное предписание Брассиру де Сен-Симону в Константинополь [1052]. В нем прусский министр-президент обращал внимание на то, что на Востоке у Пруссии не было никаких собственных интересов, но даже если и были бы, то они не шли бы ни в какое сравнение с важностью сохранения и укрепления добрых и дружественных отношений с Россией.

Глава прусского правительства теперь настоятельно рекомендовал Брассиру де Сен-Симону проявлять в Константинополе наибольший интерес исключительно к российским планам и всячески поддерживать выдвигаемые представителями России и Франции предложения. В случае же, если планы двух великих держав расходились в каких-то принципиальных для них вопросах, Брассиру де Сен-Симону необходимо было занимать «нейтральную и посредническую» сторону. Бисмарк напоминал, что в современных международных реалиях исключительно важно было жить с Россией не только в «мире», но также и в «добром, ничем не омраченном согласии».

Бисмарк прямо указывал Брассиру де Сен-Симону на необходимость «оберегать наши (Пруссии – В. Д.) отношения с двумя вышеназванными державами, а в особенности, с Россией, и вести себя согласно тому, что в сравнении с другими державами Россия является таким государством, с которым мы, исходя из чувств короля и своих политических интересов, в самую последнюю очередь хотели бы иметь осложнения».

Эти предписания Бисмарка демонстрируют, что существующее в отечественной историографии мнение о «психологической обработке петербургских политиков» Бисмарком, его «запугивании царя ростом либеральных и революционных тенденций» [1053]как единственных методов в выстраивании отношений с Россией значительно упрощает российскую политику Бисмарка в данный период.

Ознакомившись с содержанием предписания Бисмарка Брассиру де Сен-Симону [1054], Горчаков оценил его положительно. По его мнению, чтение этого документа между строк позволяло сделать вывод о том, что «Берлин придает с пристрастием особое значение своему согласию с нами» [1055]. Однако на последовавший из Петербурга запрос о вероятности поддержки Пруссией России против Наполеона в вопросе о Дунайских княжествах, где зрело недовольство князем Александру Иоаном Кузой, первым правителем Объединенного княжества Валахии и Молдавии, Бисмарк ответил учтиво и конкретно. Глава прусского кабинета отказал в этой просьбе, сославшись на то, что Пруссия не станет демонстрировать враждебность по отношению к своему соседу, но займет нейтральную позицию с учетом отсутствия у нее прямых интересов в этом регионе [1056].

В результате военного заговора так называемой «чудовищной коалиции» крупных землевладельцев и промышленников князь Куза 23 февраля 1866 г. был все-таки свергнут [1057]. И хотя российская пресса изображала Россию стороной незаинтересованной в состоявшемся низложении «ненадежного, беспокойного и недоброжелательного соседа» [1058]и, наоборот, обвиняла в свержении Австрию*"™, немецкая «Крестовая газета» публиковала текст имеющегося у нее письма из Вены, политическая элита которой считала, что «Россия не только была причастна к этому, но сам переворот вплоть до мельчайших подробностей обсуждался длительное время между представителями боярской верхушки и российскими агентами» [1059].

Австрия, конечно же, не могла остаться в стороне от обсуждения внешнеполитическими ведомствами Европы дальнейшей судьбы Дунайских княжеств. В телеграмме в Петербург Бисмарк просил Редерна узнать мнение Горчакова относительно поступившей из Парижа конфиденциальным путем информации о том, что Австрия выразила готовность обменять Венецию на Дунайские княжества, а также территорию северной Боснии и Сербии [1060]. Горчаков тут же направил запрос в Вену с просьбой проверить полученные сведения, сопроводив эту новость собственным комментарием: «Признания Бисмарка могут иметь интересную цель – они поставят нас в немилость Вены» [1061]. Не поверил Горчаков и в то, что у Бисмарка, демонстрировавшего до недавнего времени сравнительное безразличие в вопросах, связанных с Востоком, вдруг вернулась симпатия к этим делам, которые непосредственно касались России [1062].

В последовавшем через полмесяца ответе из Петербурга Редерн подтверждал достоверность полученных Бисмарком из Парижа сведений и информированность Петербурга в этом вопросе. Редерну удалось узнать, что Александр II на полях поступившей ему телеграммы, в которой содержалась информация о начале переговоров по обмену Венеции на Дунайские княжества [1063], написал: «Недопустимо, вплоть до войны» [1064].

Теперь Бисмарк мог сообщить в Париж Гольцу, что Пруссия присоединится к позиции России и не станет поддерживать эти планы венского кабинета, которые, хотя и уводили Австрию больше на восток, но могли, тем не менее, сделать ее более могущественной [1065].

А вот это уже затрагивало австро-прусские связи. Еще в конце января Горчаков писал Убри, что «отношения между двумя великими германскими державами все более обостряются, но мы <���…> не планируем предстоящего разрыва. Я уверен, что Венский двор сделает все, чтобы остановиться в тех пределах, которые предписывает достоинство» [1066].

Но останавливаться не планировал, видимо, Бисмарк. Он делился с Гольцем своей идей осуществления интересной многоходовой комбинации [1067]. Несмотря на бесперспективность выдвинутого Австрией территориального обмена прусский министр-президент все же мог согласиться дать этому плану шанс на реализацию, правда, в интересах Пруссии. По его идее, Пруссия могла бы удовлетворить обмен Венеции на Дунайские княжества только в том случае, если Австрия признает аннексию Шлезвига и Гольштейна ПруссиейXLV. Бисмарк не отказывался даже изложить этот план в Петербурге, гарантируя в качестве компенсации свою поддержку в отмене ограничительных статей Парижского мира 1856 г. Неясной оставалась компенсация для Франции [1068].

Этими рассуждениями Бисмарк поделился с российским посланником в Берлине Убри, но получил от него резко отрицательный ответ [1069], согласно которому, Россия не поддержала бы подобный поворот событий, поскольку усиление австрийского могущества на Дунае никак не соответствовало российским планам. Бисмарку стало ясно, что Россию более интересовала возможность объединения Дунайских княжеств с их дальнейшей ориентацией на Россию, чем аннексия дунайских территорий австрийцами. Затаенная, но не прошедшая обида России на Австрию после Крымской войны, подогреваемая недовольством и смелыми заявлениями представителей антиавстрийской партии в России – это как раз то, что было нужно Бисмарку [1070], придавшему «прусской политике задирательный вызывающий характер» [1071].