Василий Дударев - Бисмарк и Россия. 1851-1871 гг.

Горчаков, напротив, был более мрачен в своих оценках политики Бисмарка, направленной на реализацию прусских целей и не учитывавшей интересы России. «Бисмарк по-прежнему несет серьезную ответственность перед современниками и историей, – писал российский министр посланнику Убри, – и нам остается только сожалеть о столь выдающихся качествах, посвященных личностным похотям, не имеющим отношения к общественному благу» [1097].

Авторитет Бисмарка в Берлине в эти дни значительно вырос. «Московские ведомости», опровергая слухи о возможной отставке прусского министра-президента, писали, что Бисмарк «никогда еще не пользовался такой дружбой и доверием не только короля, но и наследного принца и всей королевской фамилии; само же министерство отличается самым изумительным единодушием» [1098].

Имея такую поддержку, Бисмарк стремительно реагировал на быстро меняющиеся события в Европе, понимая, что так необходимые для достижения прусских целей благоприятные международные условия в скором времени могли измениться.

После длительных переговоров, о факте которых, впрочем, было известно германским государствам и Австрии [1099], представители Пруссии и Италии подписали 8 апреля 1866 г. в Берлине тайный союзный договор, согласно которому Италия должна была объявить Австрии войну в случае, если бы между Австрией и Пруссией разгорелось вооруженное противостояние. Договор терял силу, если война не начиналась в течение трех месяцев. По окончании войны к Италии должна была отойти Венеция, а к Пруссии – территория с таким же по численности населением.

Этот договор не был легитимным, поскольку, в соответствии с 63 статьей Заключительного акта Венского конгресса [1100], государства-участники Германского союза не имели право вести войну друг против друга. В случае возникновения противоречий, все спорные вопросы разбирались на Союзном сейме. Если с его решениями были не согласны, дело передавалось в третейский суд, так называемую Аустрегальную инстанцию, постановление которой противоборствующие стороны были обязаны выполнять безапелляционно. Обращение Пруссии в третейский суд Ганновера или Баварии с целью решить австро-прусский конфликт, конечно же, не имело ничего общего с политическими целями Бисмарка и самим стилем его дипломатии [1101]. В уже упоминаемом письме Гольцу 16 августа 1865 г. Бисмарк высказывался за то, чтобы Пруссия проводила свою политику не как великая держава, входящая в состав Германского союза, но как великая держава, самостоятельно действующая в международных отношениях, не скованная обязательствами, мешающими осуществлению ее государственных интересов.

Союзный договор с Италией явился не только первым международным актом новой бисмарковской Пруссии, избавлявшим ее, пусть и незаконно, от необходимости следования политике раздробленной Германии. Он явился следствием глубоких процессов, которые уже нельзя было заглушить привычными спорами и разбирательствами внутри Союзного сейма во Франкфурте. Бисмарк не словами, но делом выводил Пруссию из мышления средневековыми категориями средних и мелких немецких государств. Трансформация уже сложившихся отношений в Германском союзе неминуемо выводила австропрусский конфликт на следующий, более острый, уровень политического противостояния.

31 марта европейские дворы обескуражила публикация в газете «National-Zeitung» прусской депеши к немецким правительствам от 24 марта 1866 г. [1102]В ней Бисмарк указывал на угрозу, которую представляли Пруссии начатые Австрией военные приготовления. Выход из сложившейся ситуации для Берлина заключался в поиске гарантий безопасности. Бисмарк подчеркивал, что Пруссия хотела бы найти эти гарантии, прежде всего, в германских государствах, однако существующие в Германском Союзе механизмы регулирования подобных конфликтов признавались Берлином потерявшими свою эффективность. В этой связи «Пруссия инициировала соответствующую реальному состоянию дел реформу Германского союза». Основную направленность именно прусского решения этого вопроса подсказывала следующая фраза из этой депеши: «Интересы Пруссии уже по своему географическому положению – идентичны интересам Германии <���…> Прусская судьба тянет за собой судьбу Германии». Эта депеша, названная «Санкт-Петербургскими ведомостями» «исключительным явлением в истории дипломатических отношений» [1103], не возымела, однако, желаемый для Берлина результат. Все германские государства подтвердили свою приверженность союзному праву и выступили против вооруженной поддержки какой-либо из противоборствующих германских держав [1104].

9 апреля Пруссия внесла в Союзный сейм предложение о реформировании внутригерманских отношений и Союза в целом. Согласно этому проекту, необходимо было на основании прямых выборов и всеобщего избирательного права [1105]созвать Собрание, чтобы заслушать и обсудить подготовленные германскими правительствами предложения по внесению изменений в Союзную конституцию [1106].

Выдвинутое прусским представителем в Союзном сейме предложение озадачило глав европейских государств. Гольц писал Бисмарку о том, что Наполеон III вообще не поверил в серьезность этого предложения [1107]. Бернсторф сообщал своему шефу, что в Англии этим заявлением были весьма встревожены [1108]. Австрийцы считали новый проект Бисмарка «мыльным пузырем» [1109]. Но больше всего Бисмарка волновало то, как это предложение будет воспринято в России.

Петербург такая ситуация не могла не настораживать. В предписании наместнику Царства Польского Ф. Ф. Бергу в Варшаву Горчаков констатировал: «Бисмарк больше не будет довольствоваться компромиссом в деле герцогов. Он расширил круг своих амбиций и почти что отрезал себе путь к отступлению. Он стремится доминировать в Германии на фоне тронов, ослабленных давлением снизу» [1110]. В интересном письме Александру II великий герцог Карл Александр фон Заксен-Ваймар писал, что, выступая с подобным предложением перед Союзным сеймом, Бисмарк на самом деле стремился к выводу Пруссии из состава Германского союза и организации вместе с северогерманскими землями нового государственного объединения [1111]. Так Бисмарк мог хотя бы как-то обосновать с юридической стороны возможность военных действий против Австрии. В противном случае, ведение войны с государством-членом Союза расценивалось бы как грубое нарушение международных норм, регулирующих внутригерманские отношения.

В письме Горчакова от 14 апреля [1112], содержание которого Убри передал помощнику статс-секретаря прусского министерства иностранных дел Герману фон Тилю, значилось, что российский император более не знает, как согласовать внесенное Пруссией предложение и политику германских государств. В воспоминаниях прусского военного атташе в Петербурге Х. Л. фон Швейница содержатся, однако, более яркие замечания Горчакова по этому поводу: «Это более не политика, это – революция». Александр II согласился с министром в том, что «созыв парламента революционен и опасен» [1113].