Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Мифологизированный образ Дюгеклена сложен и многомерен: в нем сочетаются характеристики идеального вассала, христианина и просто рыцаря, при этом именно возникающие между его добродетелями внутренние противоречия приводят к появлению наиболее ярких и запоминающихся легенд. В качестве примера можно обратиться к истории выкупа, уплаченного Дюгекленом Черному принцу в 1367 г. По утвердившейся в хронистике версии, принц Эдуард решил обсудить со знаменитым пленником условия освобождения лишь после того, как узнал о слухах, согласно которым Дюгеклен намеренно удерживался в плену из страха англичан перед его доблестью. Желая опровергнуть эти порочащие англичан сплетни, принц предложил Бертрану самому назначить за себя подобающий выкуп. Не случайно гордыня считалась одним из наиболее тяжких пороков рыцарства — образцовый герой был в полной мере наделен ею: он сам назвал сумму в 100 тысяч золотых дублонов и, несмотря на все уговоры принца, отказывался ее снизить. Первыми узнали о заключенном договоре благородные англичане, которые немедленно начали предлагать искренне уважаемому ими противнику свою помощь. Даже Джоанна Кентская, жена Черного принца, в знак преклонения перед добродетелями Бертрана попросила его принять 10 тысяч дублонов из ее личных средств. Рыцарь отказал прекрасной даме, проявив при этом подлинную галантность: «Мадам, я всегда считал себя самым неказистым рыцарем в мире. Но теперь я вижу, что любовь дам делает меня красивым». Наконец, Хью Кавли предложил ему деньги, утверждая, что заработал их исключительно благодаря совместным действиям с Дюгекленом, а посему они ему принадлежат по праву.

Но и эта помощь была отвергнута тем, кто «хотел проверить дружбу своих соотечественников» [1203]. Вложенная в его уста фраза «Во всей Франции не найдется пряхи, которая не пряла бы свою нить для того, чтобы заработать мне на выкуп» [1204]стала афоризмом, знакомым многим современным французам со школьной скамьи. Для усиления эффекта истории о единении героя и народа биографы сообщают, что сбор денег Дюгеклен попытался начать с суммы в 100 тысяч франков, которую перед отъездом в Испанию оставил на хранение у монахов Мон-Сен-Мишель. Однако выяснилось, что из этих денег не осталось ничего, поскольку преданная его делу жена полностью растратила их на выкупы и снаряжение рыцарей и оруженосцев, служивших под знаменами ее мужа [1205]. И тогда все жители Франции стали добровольно жертвовать сбережения на выкуп: начиная с короля и благородных сеньоров, папы и клириков, заканчивая простыми крестьянами и ремесленниками. Один трактирщик, узнав, что защитнику Франции нужны деньги, признался, что готов продать все свое движимое и недвижимое имущество, включая платья и меха из приданого жены [1206]. Если заступник готов пожертвовать всем для своего народа, то и народ согласен отдать все ради него. Выкуп Дюгеклена касается всех французов, он предстает общим делом, объединяющим государя и всех его подданных, независимо от сословия и благосостояния. Начавшийся как рыцарский роман о приключениях и любви, миф о Дюгеклене предстает историей о защитнике и благодарной нации. Бертран не просто предводитель французской армии, не просто совершающий подвиги герой, он — достояние всего народа, элемент необходимый для существования Французского королевства. Став коннетаблем, Дюгеклен отплатил сполна государю и французскому народу, снарядив на свои личные деньги огромное войско, не пожалев для этого даже драгоценную посуду [1207].

Говоря о полководческих талантах Дюгеклена, историографы подчеркивают его превосходство над другими военачальниками. Еще до посвящения в рыцари он был избран служившими Карлу Блуаскому наемниками капитаном. Перед битвой при Кошерели солдаты сначала предложили командование графу Осерскому, как самому знатному в отряде, но после того, как тот благоразумно отказался, сославшись на молодость и отсутствие опыта, поклялись следовать за Дюгекленом и выполнять все его приказания. Личный боевой клич Бертрана «Notre Dame Guesclin!» становится общим, объединяющим всех сражающихся рядом с ним. Одержанная при Кошерели 16 марта 1365 г., в день коронации Карла V, победа приобрела в глазах современников символическое значение: ее трактовали как знак грядущего избавления Франции от врагов [1208]. На Дюгеклена как на гаранта своего правления смотрел не только Карл V: Энрике Трастамарский также считал, что корона досталась ему благодаря доблести Бертрана. Несмотря на неоднократные поражения, бретонец казался залогом успеха: перед битвой при Нахере сторонники Педро I ликовали, узнав, что верховное командование войсками противника отдано не ему [1209]. Его смерть в 1380 г. повергла всю Францию в великую скорбь. Наиболее ярко драматизм этой утраты выразил анонимный биограф, вложив в уста соратников Дюгеклена следующие слова: «Увы! Мы теряем нашего отца и капитана, нашего доброго пастыря, который о нас так заботился и верно нас вел, и если мы обрели славу и благополучие, то только благодаря ему. О, слава и рыцарство, какой потерей станет для вас его смерть!» [1210]Историограф подчеркивает, что его доблести воздавали должное даже враги, причем «как христиане, так и сарацины» [1211]. Имя Дюгеклена заставляло врагов капитулировать даже после его смерти. Английский гарнизон последнего осажденного коннетаблем замка — Шатонеф-де-Рандон в Лангедоке, узнав о гибели коннетабля, во главе с капитаном явился во вражеский лагерь, чтобы положить ключи от крепости в его гроб [1212].

Хронисты превозносили не только личную доблесть великого коннетабля и его полководческие таланты, но также галантность и учтивость его поведения. В исторических сочинениях и поэмах он представлен как идеальный образец для подражания, при этом всячески подчеркиваются его качества рыцаря и христианина. Он молится перед сражениями, заказывает мессы и раздает милостыню. Если нет денег, он, подобно св. Мартину, готов отдать нищему свою одежду [1213]. Приписываемые ему клятвы и обеты порой весьма традиционны, вроде обещания не есть, не пить и не снимать доспехов до освобождения города от врагов [1214], а иногда весьма эксцентричны: например, однажды он заявил, что не начнет сражение раньше, чем съест три миски винной похлебки в честь Пресвятой Троицы [1215]; но так или иначе все они свидетельствуют о его благочестии. В 1365 г. уводимые Дюгекленом на Пиренеи банды бригандов достигли Авиньона и стали разорять окрестности, требуя от папы и кардиналов отпущения грехов за свои чудовищные злодеяния (на том основании, что они будут воевать против сарацин), а также огромный выкуп в звонкой монете. Биограф коннетабля рассказывает, что первоначально папа надеялся откупиться лишь прощением грехов, однако Дюгеклен возразил, что в его войске полно закоренелых преступников, которым нет дела до спасения души. Между тем, прознав, что откупные деньги собираются со всех жителей Авиньона, в том числе с бедняков, Бертран заявил, что не возьмет из них ни одного денье. По его требованию всю сумму следовало уплатить из папской казны. Более того, он пригрозил, что, если узнает об обмане, вернется даже из-за моря и покарает лжецов [1216]. Очевидно, что оба историографа не могли обойти молчанием бесчинства бригандов под Авиньоном, а также полученные под принуждением прощение грехов и деньги, однако они подчеркивают, что их герой не только сам лишен алчности, но даже в самый критический момент печется о благополучии бедных. Эта история полностью выдержана в духе легенд о благородных и честных разбойниках, вроде Робина Гуда, готовых стать последней защитой для страждущих. Воюя за правое дело, он не думает о личной награде, жертвуя свои средства на общее дело [1217]. Даже англичанам биографы коннетабля приписывали скорбь по поводу смерти Дюгеклена, почитаемого за «верность и честность, а также за то, что он, беря их в плен, хорошо их содержал и не назначал непосильных выкупов» [1218]. Современник Дюгеклена поэт Эсташ Дешан добавил его имя в качестве десятого доблестного героя к девяти воителям древности — трем иудеям, трем язычникам и трем христианам (Давид, Иисус Навин, Иуда Маккавей, Гектор, Александр Македонский, Юлий Цезарь, Артур, Карл Великий, Готфрид Бульонский) [1219].