Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Очевидно, что для английских хронистов, а вернее, для всего английского общества (ибо в данном случае можно смело говорить о том, что рассказы историографов о Ноллисе в значительной степени основываются на слухах, сплетнях, анекдотах о нем — одним словом, на общественном мнении) было важно найти героя, чей пример стал бы образцом для подражания, своеобразной демонстрацией «возможностей»: проявив личную доблесть, каждый англичанин может возвыситься. Миф о Ноллисе — это «демократичный» миф о человеке, который воспользовался войной, чтобы добиться многого. Этот герой был притягателен именно как образец для подражания. Собственно, поэтому массовое сознание деаноблировало его происхождение, подчеркивая доступность данной модели поведения. Вследствие этого и власть, отдавая должное заслугам великого воителя, не старалась возвысить героя над остальными. Эдуард III не жаловал командующему войсками титулы, не устраивал в его честь торжества и богослужения, он награждал его, но не больше, чем других отличившихся в боях. Последнее вовсе не означает, что король проводил в отношении Ноллиса какую-то осознанную политику, выстраивая его образ как пропагандистский. Дело вовсе не в этом, а в том, что король, как и другие англичане, не нуждался в появлении исключительного героя, заслуги которого перед отечеством следовало бы оценивать по особой шкале. Ноллис — лишь временно лучший из многих, но и другим может повезти не меньше, чем ему.

В отличие от свойственного англичанам гипертрофированно позитивного восприятия «своих» французские авторы в большей степени были склонны к своеобразной критике соотечественников. Воспринимая англичан как безусловное зло, хронисты и авторы политических трактатов представляли войну божественной карой, посланной французам за их прегрешения. Специфика французского национального самосознания, отраженного в пропагандистской литературе того времени, заключается в том, что причины бедствий Франции и виновные за злоключения ее жителей ищутся не столько во вражеском лагере, сколько в стане соплеменников. Внимание полемистов сосредотачивается главным образом на поведении соотечественников, на их нравственном облике, на проблеме соответствия представителей сословий Французского королевства их социальным функциям: парадоксальным образом критика современного французского общества, не унаследовавшего добродетели и доблести предков, становится доминантной темой антианглийской литературы [1232]. В ситуации переживания политического кризиса общество нуждалось в появлении лидера, способного стать его организующим центром. Миф о Дюгеклене — это миф о посланном Богом спасителе Франции. Как избранник, как благодать, как чудо, он стоит рядом с троном, защищая и поддерживая его, он залог успеха французского воинства, элемент, необходимый для существования и процветания королевства. Он возносится над французским рыцарством, примыкая к сонму героев. У него не может быть подражателей, поскольку его пример уникален. Он сразу отрывается от той среды, из которой вышел, переставая быть просто верным под данным и отличным солдатом. При этом, подобно образу Ноллиса, он также объединяет подданных французской короны на службе истинному государю, но объединяет не как пример для индивидуального подражания, а как лидер, ведущий народ за собой.

Сравнивая соотечественников и их противников по одним и тем же параметрам, англичане, преимущественно, приписывали представителям своего народа позитивные, а чужого — негативные характеристики. В результате «свои» наделялись определенным набором добродетелей, а враги — столь же определенным набором пороков и недостатков. В этой связи любопытно проанализировать случаи явного отступления от «нормы» распределения характеристик, связанные с казусами появления «чужих», а точнее, врагов внутри сообщества «своих».

Несоответствие поведения персонажа «норме», определяемой принадлежностью к тому или иному лагерю, вынуждает хронистов либо отказываться от логической связи между параметрами, либо искать логику внутри самого несоответствия и сделать в системе поправку, предусматривающую его возникновение. При этом исключение из «нормы», несоответствие правилу может еще больше подчеркивать само правило. В качестве примера можно указать на историю кары, постигшей в 1379 г. утративших «типичное» для английских воинов благочестие и погрязших в грехах Джона Эрандела и его спутников. Отряд Джона Эрандела захватил женский монастырь в Нормандии и не только расположился в нем, но и начал творить там различные греховные деяния: англичане насиловали монахинь, послушниц, жительниц окрестных деревень, совершали святотатства в церквях и всячески оскверняли находившиеся там святыни. Но преступление не осталось безнаказанным: Бог решил покарать совершивших столь тяжкие прегрешения. Когда англичане отплыли из Нормандии в Бретань для оказания помощи герцогу Бретонскому, разыгралась страшная буря. Однако предводители других английских отрядов: Генри Перси, Хью Кавли и другие, действия которых во Франции отличались благочестием и уважительным отношением к мирному населению, не пострадав, сумели достичь Бреста вместе со своими людьми. Эрандел, видимо, являвшийся, с точки зрения рассказывающего эту историю Томаса Уолсингема, закоренелым грешником, вместо того чтобы молиться (как это сделал в 1347 г. попавший в шторм король Эдуард и как повел бы себя любой истинный христианин), выбросил за борт захваченных в Нормандии женщин. Хронист предполагает, что он желал облегчить суда, но неудивительно, что это не помогло — все его 25 кораблей разбились о скалы Ирландии. Любопытно, что погибли только рыцари, в том числе и сам Эрандел, и их оруженосцы, простые же солдаты, видимо, неповинные в преступлениях своих командиров, были спасены местными жителями [1233]. Уолсингем не забывает добавить, что в той буре пострадали не только провинившиеся перед Богом англичане: заодно с ними Всевышний нанес огромный урон французскому и испанскому флотам [1234]. Этот эпизод свидетельствует не только о неизбежной каре, настигающей всех грешников, но и как бы уравнивает судьбы неблагочестивых англичан и их врагов. Не соблюдающие правила справедливой войны англичане автоматически исключаются из «чистого воинства» защитников справедливости.

Гораздо чаще, чем вынесение Всевышним судией смертных приговоров грешникам из числа англичан, встречаются упоминания о предупредительных знамениях, после которых «свои», отступившие с праведного пути, благополучно возвращаются к благочестивому поведению. Напомню, что один из центральных сюжетов «Бридлингтонского пророчества» связан с недостойными поступками Эдуарда III, в наказание за которые Бог отвернулся от государя, и третья экспедиция короля во Францию была крайне неудачной [1235]. Но, осознав, как предполагает автор «Пророчества», что личные грехи и ошибки несут несчастья всему народу, король Эдуард решит изменить свою жизнь: он накажет дурных судей, издаст хорошие указы, прекратит поборы, перестанет вымогать деньги у подданных, станет делать вклады в церкви и монастыри. В результате к нему снова вернется военная удача [1236]. При помощи подобных примеров английские авторы, не оспаривая постулата о неисповедимости путей Господних, не упускали возможности установить прочную зависимость между деятельностью короля в Англии и успехами королевских войск. Бог дарует победу над врагами своему избраннику, поскольку тот ведет добродетельный образ жизни и заботится о подданных. Средневековый провиденциализм предполагал следующую логику: Господь, которому открыта судьба каждого, доверяет корону Франции английским королям, поскольку они благочестивы и справедливы. Но как только избранник отступал с пути праведного, грозные знамения неизменно указывали на гнев Всевышнего.