Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Неудивительно, что английские лорды были глубоко оскорблены словами Ричарда. В уста одного из лидеров оппозиции, графа Эрандела, Генрих Найтон вложил наполненную патриотической риторикой пылкую речь: «Король Франции — главный враг для нас и Вашего королевства, и если он когда-нибудь ступит на Вашу землю, то он скорее будет стараться уничтожить Вас и захватить Ваше королевство и столкнуть Вас с вашего трона, чем протянет Вам руку помощи, если Вы, да простит Вас Господь, попросите его о поддержке. Только подумайте о том, как Ваш дед, король Эдуард III, а также Ваш отец, принц Эдуард, трудились всю жизнь в поте лица своего в жару и в холод, без устали пытаясь завоевать королевство Францию, которое принадлежало им по праву и которое по наследству стало Вашим». Эта приписанная графу речь еще раз доказывает, что на Ричарда его подданные смотрели прежде всего как на внука Эдуарда III и сына Черного принца, что, с одной стороны, продляло ему «кредит доверия», но, с другой, в определенной степени усиливало недовольство поступками короля, от которого все ждали возвращения былых успехов в войне против Франции. По версии Генриха Найтона, Эрандел также напомнил королю о тех лордах, рыцарях и простолюдинах, рисковавших в той войне жизнью, многие из которых погибли в сражениях, а также о бедствиях и несчастьях, которые война принесла простым французам. Неужели эти жертвы были напрасны? После этого граф перешел к непосредственным угрозам в адрес короля. Он утверждал, намекая на низложение Эдуарда II, что народ обладает древним правом («populi… habent enim ex antiquo statuto») низложить короля и выбрать другого из королевской династии, в случае если он не прекращает притеснять подданных и нарушать законы королевства [1249].

Начиная с отцов Церкви христианские мыслители пытались понять природу легитимной власти, продемонстрировать ее отличие от тирании. На протяжении раннего и классического Средневековья были составлены десятки трактатов, посвященных проблеме управления государством. Не вдаваясь в подробности этого увлекательного сюжета, отмечу, что тираном считался не только незаконно узурпировавший власть правитель, но и тот помазанник Божий, который отказывался должным образом заботиться о вверенном ему народе. Сохранение мира, то есть защита подданных и королевства от внешней и внутренней опасности, а также соблюдение справедливости являлись основными обязанностями государя. В середине XII в. Иоанн Солсберийский в знаменитом трактате «Поликратик» признал допустимость тираноубийства, совершив своеобразный переворот в политической мысли эпохи Средневековья. До «Поликратика» авторы трудов об управлении государством указывали на один способ борьбы с тиранами — молитвы Богу о прощении (по утверждению теологов, Всевышний судья посылает тиранов в наказание народам, погрязшим в грехах) и искоренении собственных пороков и грехов. Опираясь на Писание и исторические казусы, Иоанн Солсберийский обосновал право подданных на сопротивление тирану, которое может доходить непосредственно до убийства врага народа. По утверждению философа, убийство тирана является не только благом для общества, но и богоугодным делом. Текст «Поликратика» спровоцировал научную дискуссию теологов и правоведов, а также вдохновил многих недовольных правлением того или иного государя на конкретные действия. Известно, что поднявший английских баронов и рыцарей на борьбу против Генриха III Симон де Монфор находился под сильным влиянием идей Иоанна Солсберийского. Низложенный в 1327 г. Эдуард II был, по мнению его подданных, виновен в нарушении коронационной клятвы и монаршего долга.

К концу XIV в. в условиях развития политического и национального самосознания английского народа внешняя политика перестает восприниматься в качестве личного дела короля, но включается в сферу интересов каждого свободного англичанина. Подданные английской короны следовали за королем на континент не только для того, чтобы завоевать для него законное наследство и, таким образом, выполнить вассальный долг, но и для того, чтобы обезопасить себя от угрозы нападения врага, а также обеспечить благополучие своего народа за счет территориальных и других приобретений на континенте. В переданной Генрихом Найтоном речи графа Эрандела четко сформулирована мысль о том, что примирение с Францией невозможно до полной капитуляции противника, до тех пор пока французы не признают власть английского монарха. И хотя начиная с 1384 г. Ричард II регулярно пытался оправдать мирные переговоры желанием прекратить пролитие христианской крови [1250], в сознании большинства его подданных по-прежнему господствовала идея о том, что защита родной земли, а также собственного права стоит выше заповеди «ни убий».

Осенью 1386 г., после того как шторм помешал вторжению огромной французской армии в Англию, англичане захватили несколько вражеских судов, на которых были части укреплений, предназначенных для осады [1251]. Через несколько дней после Рождества 1387 г. в районе Слейса было захвачено еще четырнадцать французских судов, «груженных продуктами и всем необходимым для вторжения французского короля в Англию» [1252]. Однако Ричард II отказался предпринять какие-либо меры для защиты королевства. Постепенно нагнетая драматизм, историографы подчеркивают, что при дворе и за его пределами «стало известно» о том, что некоторые фавориты государя, люди наиболее близкие к нему, «советовали передать королю Франции за определенную сумму денег, которая будет установлена по обоюдному согласию сторон, все заморские замки, города и другие владения, кроме Аквитании, за которую он охотно принесет оммаж королю Франции» [1253]. Хронисты упоминают о широко распространившихся в обществе слухах, согласно которым Ричард планировал продать королю Франции Кале [1254]. Сам Ричард не скрывал намерения любой ценой окончательно прекратить войну с Францией, лицемерно, по мнению историков, объясняя это желание заботой о подданных: «Если он [король. — Е. К .] будет вести постоянную войну против короля Франции, он будет неизбежно заставлять своих и без того обремененных поборами людей платить новые налоги» [1255].

В то же время сторонники «военной партии», во главе которых во время отсутствия герцога Ланкастерского (отправившегося в Испанию завоевывать для себя корону Леона и Кастилии) стоял Томас Эрандел, узнали, что король начал постепенно осуществлять свой план. Очевидно, что, приводя «неоспоримые доказательства» дружеского расположения английского короля к французскому монарху, историки основываются главным образом на слухах и сплетнях. Однако поскольку в данном разделе речь идет не столько о реальных исторических событиях, сколько об их восприятии в английском обществе на рубеже XIV–XV вв., то именно слухи можно считать идеальным источником для изучения «общественного мнения» по тому или иному вопросу. Итак, хронисты обращают внимание читателей на то, что английскими баронами был пойман посланец Ричарда II, везший «подарок стоимостью в тысячу марок» Карлу VI [1256]. В том же 1387 г. было перехвачено письмо Карла VI к Ричарду, в котором король Франции предлагал встречу для переговоров о передачи ему Кале с окрестными крепостями [1257]. Генрих Найтон также приводит рассказ о том, что некий английский рыцарь был послан королем Ричардом к капитану Кале сэру Уильяму Бичему с письмом, скрепленным королевской печатью, в котором содержался приказ сдать город королю Франции. К последнему с соответствующим извещением был отправлен сэр Джон Голаф. Но, к счастью, капитан Кале оказался настоящим патриотом: «Он запечатал письма и отправил их герцогу Глостерскому в Англию, сказав, что охрана и управление городом Кале были вручены ему, публично и открыто, по приказу короля в его присутствии и в присутствии лордов королевства и что он не сдаст город тайно, а только перед ними» [1258]. Этих и других подобных слухов было вполне достаточно для того, чтобы многие англичане стали воспринимать поведение короля как «национальное предательство».