Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Если официальная королевская пропаганда апеллировала прежде всего к вассальной верности и патриотизму англичан, то «общественное мнение» ориентировалось скорее на частные интересы и чаяния подданных английской короны. Естественно, для каждого из участников войны существовали различные индивидуальные мотивы, вынуждавшие браться за оружие. Диапазон этих персональных задач был достаточно широк: от стремления к личной славе или страха запятнать честь рыцаря до меркантильного желания поправить свое благосостояние за счет грабежа вражеской территории. Последнее обстоятельство в первую очередь касалось англо-французского конфликта: за годы Столетней войны в английском обществе возникло устойчивое представление о том, что войны во Франции сулят каждому англичанину в частности и Английскому королевству в целом материальное благополучие и процветание. Уже на первом этапе войны в Англии возник миф об удачливых простолюдинах, стяжавших в боях не только почет и славу, но также титулы и богатство. По свидетельству историографов, многие молодые люди мечтали повторить карьеру прославленных наемников — Роберта Ноллиса, Джона Хоквуда, Хью Кавли.

Между тем, сколь бы активно ни муссировалась в обществе идея войны как залога процветания англичан, подобные мотивы никогда не могли попасть в официальные, исходящие от двора документы. На каждом этапе любого конфликта английская корона неизменно подчеркивала, что война является всего лишь средством достижения мира. В религиозном сознании людей Средневековья не существовало однозначного противопоставления благ мира горестям войны: нарушение божественного закона и утвержденной через него справедливости трактовалось как нарушение мира и требовало возмещения, пусть даже ценой войны. Без восстановления попранного права мир терял свою ценность и осуждался так же, как и несправедливая корыстная война. Тема порицания любого мира с врагами до полного восстановления нарушенной справедливости была одним из важнейших мотивов английской политической и исторической литературы. Решительному осуждению со стороны приверженцев войны подвергались не только позорный мир с Шотландией 1328 г. или перемирие с Францией 1347 г., но и мир в Бретиньи 1360 г., традиционно трактуемый в историографии как успех английской дипломатии. Только полное восстановление нарушенного права заслуживало заключение мира. Вполне логично, что единственным достойным миром, который английские короли смогли подписать с французами, считался договор в Труа 1420 г., по которому Генрих V провозглашался наследником и регентом французской короны. Примечательно, что после заключения этого договора английский парламент практически перестал финансировать военные кампании во Франции, полагая долг английских подданных перед своим государем выполненным и перекладывая заботы по подавлению «мятежей» на континенте на самих французов.

На фоне такой стабильности официальной идеологии, нашедшей отражение и в исторической концепции хронистов, уместно задаться вопросом, привнесли ли войны XIV–XV вв., в частности Столетняя война, что-то радикально новое в национальное самосознание англичан, можно ли считать, что они повлияли на английскую национальную идентичность как-то иначе, чем, допустим, предшествующие войны с Францией или Шотландией. На мой взгляд, главное отличие войн позднего Средневековья от предшествующей эпохи заключается в формировании представлений о неком государственном интересе, которому должны подчиняться все члены общества, в том числе и правитель. Так, Столетняя война, которая началась и репрезентировалась как типично феодальный династический конфликт и, со всей очевидностью, внешне преследовала цель восстановить законную власть Плантагенетов и их потомков над французским троном, в какой-то момент стала делом каждого англичанина. Если попытки Эдуарда III заключить мир с Францией до достижения конечной цели войны воспринимались прежде всего как отказ от борьбы за свое право, то аналогичные действия Ричарда II трактовались в качестве национального предательства, что в итоге обернулось для него потерей английской короны. При этом англичане явно испытывали амбивалентные чувства по отношению к «своей» Франции. С одной стороны, они жаждали ее завоевания, с другой — универсалистские устремления короны к объединению островных и континентальных владений наталкивались на явное желание англичан закрепить политическую обособленность своего народа. Сопротивление англичан угрозе политического объединения с иными подданными своего короля распространялось в первую очередь на французов, в то время как перспектива «слияния» с другими населяющими Британские острова народами была менее пугающей. Примечательно, что именно в периоды наивысшего военного успеха на континенте английские короли под давлением парламента издавали «оградительные» статуты, закреплявшие «национальную замкнутость» Английского королевства.

Говоря о формировании в английском обществе в ходе войн XIV–XV вв. представления о неком государственном коллективном интересе, важно отметить возникновение на последнем этапе Столетней войны представлений о новом смысле и, соответственно, новых целях английской внешней политики. В это время отдельные авторы начали утверждать, что истинное счастье Англии заключается не в обладании французской короной, но ограничивается Британскими островами и морскими просторами. Таким образом, можно утверждать, что принципиальное отличие в восприятии войн XIV–XV вв. по сравнению с предшествующей эпохой заключается в том, что важнейшим объектом внешней политики становится государство Англия, ее «национальные» интересы, а не устремления государей или защита некой абстрактной справедливости.

Еще одно изменение в восприятии вооруженных конфликтов, лишь наметившееся в эпоху позднего Средневековья и получившее дальнейшее развитие в период Нового времени, связано с пониманием войны как «нормальной» составляющей внешней политики. В период XIV–XV вв. осмысление любой войны традиционно сопровождалось рассуждениями о грехах, божественной каре и борьбе за справедливость, но, тем не менее, уже ясно наметилась тенденция к признанию военных действий законным и «естественным» способом отстаивания национального интереса и достижения поставленной цели; всего лишь более радикальной, чем дипломатические переговоры, формой внешней политики.

В периоды длительных внешнеполитических конфликтов, когда сообщество нуждается в «доказательствах» унаследованного от предков превосходства над противниками, неизменно усиливается интерес историографов и простых «обывателей» к героическому прошлому. Коллективное представление англичан эпохи Столетней войны о прошлом обладает типичным набором характеристик, присущих большинству этнополитических мифов (например, идентификацией этнических предков с каким-либо «славным» народом, хорошо известным по сочинениям древних авторов или фольклорным преданиям; преувеличением различного рода «достижений» предков и т. д.). Из общего свода памяти о прошлом общество в определенной ситуации избирало наиболее актуальные и злободневные эпизоды своей истории, которые со временем могли предаваться забвению или радикально переосмысляться.