Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Помимо повышенного интереса к далекому мифологизированному прошлому хочется отметить столь характерную для военной истории мифологизацию настоящего или недавнего прошлого. Мифологизация предводителя или героя играет важнейшую роль в жизни любого сообщества, особенно в кризисные периоды, способствуя его сплочению и мобилизации. При этом мифологизированный образ героя становится не только объектом почитания, обретая некие сакральные функции, но и примером для подражания, являя собой концентрацию актуальных положительных характеристик. Подобное происходит не только с героями прошлого (например, с королем Артуром), но и с современниками (Робертом Ноллисом, Бертраном Дюгекленом, Генрихом V, Жанной д'Арк), постепенно утрачивающими в массовом сознании черты реальных людей и приобретающими символические характеристики.

Наконец, хочется подчеркнуть, что в английской историографии классического и позднего Средневековья происходит складывание некоего постоянно воспроизводящегося и передающегося от поколения к поколению канона повествования о прошлом. Английские историографы «присваивают», включают в историю своего народа прошлое и завоеванных племен (бриттов, валлийцев), и завоевателей (римлян, датчан, нормандцев), выстраивая единое непрерывное повествование, которое, являясь по сути историей не столько народа, сколько земли, тем не менее играет важнейшую роль в национальном самосознании. В свете выстраивания непрерывной истории показательны изменения, произошедшие с рассказами об англо-французских отношениях в период правления Ричарда II. Первоначальное резкое осуждение внешнеполитического курса Ричарда историками-современниками, в особенности приверженцами дома Ланкастеров, сменяется полным переписыванием хронистами второй половины XV в. истории столетней давности. В их трудах конец XIV в. предстает очередным победоносным этапом войны, ознаменованным проведением организованных королем крупномасштабных кампаний во всех традиционных для английской внешней политики направлениях (во Франции, в Шотландии, на Пиренеях и во Фландрии), что свидетельствует о некой унификации представлений об английских государях и формировании идеализированных образов патриотов-победителей.

Из разобранных выше международных конфликтов только войны за суверенитет над Шотландией в Новое время были непосредственно генетически связаны со средневековыми баталиями. Права английских королей на французскую корону, декларируемые вплоть до 1801 г., уже при Генрихе VII воспринимались как не более чем формальные притязания. После 1453 г. английские короли неоднократно начинали, а еще чаще грозились начать кампании, официальная цель которых указывала на стремление вернуть континентальные владения предков. Однако на практике все эти акции имели под собой иные конкретные и вполне обозримые цели. Тюдоровские и стюартовские войны за французскую корону меньше всего были вызваны именно желанием за эту корону воевать. Впрочем, показательным является неизменное апеллирование не только носителей власти, но и рядовых англичан к риторике возобновления старой войны. В этом можно видеть не только традиционный поиск законного обоснования для начала войны, но также призывы повторить достижения предков, оправдать принесенные ими жертвы.

Оставшиеся в далеком прошлом войны XIV–XV вв. приобрели для исторической памяти англичан Нового и Новейшего времени иное значение, чем для их предков. Перестали быть актуальными не только идеи восстановления попранного права и высшей справедливости, но также и реальные материальные награды, полученные отдельными подданными английской короны, и территориальные приобретения государства. В перспективе восприятия и представлений о прошлом существенными оказались в первую очередь победы, одержанные при Слейсе, Креси, Невилле-Кроссе, Пуатье, Нахере и Азенкуре, свидетельствующие о доблести англичан, способных разгромить любого противника. В настоящее время упоминания об этих победах не только не подразумевают рассуждений о причинах и итогах войн, в ходе которых они были одержаны, но и вообще редко направлены непосредственно на активизацию патриотических настроений в обществе. Героические эпизоды Столетней войны обрели символическое значение, понимание которого основано на культурной традиции.

Данный раздел вынесен в особое приложение, так как в значительной степени выбивается из общего повествования. Это заметно хотя бы по тем источникам, на основе которых он написан: здесь были привлечены не только тексты XIV–XVI вв., но и сочинения авторов раннего и классического Средневековья. Прослеживается и некоторая тематическая девиация, так как разобранные ниже сюжеты фактически не связаны с историей Столетней войны. Тем не менее этот материал представляет определенную ценность в контексте всего исследования, ибо позволяет на более масштабном уровне и в длительной временной перспективе рассмотреть фундаментальную для моей работы проблему формирования и развития исторической традиции (в том числе и в контексте функционирования национальных идентичностей).

Представления о прошлом, несомненно, играют существенную роль в складывании коллективных идентичностей. Интерес к героическому прошлому заметно возрастает в обществе в периоды активизации внешней политики. Английские историки и теоретики политической мысли XIV–XVI вв. (как, впрочем, и последующих столетий) нуждались в аргументах, подтверждавших уникальность их народа, его превосходство над другими сообществами как в моральном, так и в физическом аспекте (а также в плане благородства крови, совершенства политического устройства и древности истории). Как отмечает известный американский исследователь Дж. Армстронг, одним из важнейших элементов в формировании самоидентификации любого народа была адаптация его лидерами мифов о божественном или героическом происхождении предков и последующая манипуляция этими мифами [1332]. Говоря о решающей роли мифов в осознании группой людей «общей судьбы», Дж. Армстронг подчеркивает, что этот процесс, кроме того, усиливает сплоченность «своих» против «чужих» [1333].

Другой авторитетный сторонник теории «этнического континуитета» Э. Смит также настаивает на исключительном значении мифов и исторических преданий в процессе становления национального самосознания [1334]. Не споря с авторитетными теоретиками, отмечу, что в данном контексте наиболее актуальным мне кажется предложенное Я. Ассманом определение «мифа» как «обосновывающей истории, истории, которую рассказывают, чтобы объяснить настоящее из его происхождения» [1335].