Елена Калмыкова - Образы войны в исторических представлениях англичан позднего Средневековья

Даже те из авторов, которые никогда не покидали пределы Англии и, соответственно, никак не могли лично наблюдать поведение государей во время военных походов, тем не менее, опять-таки, ориентируясь на историографическую традицию, считали уместным вставить в тексты подходящие заметки, свидетельствующие о готовности английских королей в полной мере разделить с подданными все тяготы походной жизни. По свидетельству анонимного поэта, вместе со своими воинами Эдуард III был готов терпеть и голод, и жажду, и холод, редко спать, полностью отдавая подданным «себя, свое сердце, тело и годы» [1085]. Для англичан король был истинным защитником — «стеной, крепостью, силой без страха» [1086]. Подобные клишированные сообщения сопровождают рассказы о большинстве английских кампаний. Эти описания «достойного» поведения государей, как и речи полководцев перед сражениями, восходят к классическим текстам античных авторов. Однако, несмотря на банальность и рутинность, некоторые из топосных сцен стали неотъемлемой частью биографии монархов. Так, рассказы о том, как Генрих V «бодрствовал днем и ночью», лично проверяя все посты, наставляя и поправляя солдат [1087], перекочевывая из хроники в хронику, дошли до Шекспира и, благодаря популярности его пьес, прочно закрепились в массовом сознании.

Неудивительно, что лишенных божественной поддержки вражеских государей английские авторы изображают трусливыми и малодушными. Все их надежды на победу связаны с численным превосходством. И хотя нет такой хроники, автор которой хотя бы раз не обратил внимание на трусливое поведение венценосных врагов в бою, ни в одной из них хронист не прибегает к прямому оскорблению противников, предоставляя читателям самим делать выводы об их сущности и нраве. Политическая поэзия — совсем другой жанр: во всех английских хрониках не найдется столько бранных слов о неприятелях, сколько их употребил автор «Инвективы против Франции» в адрес Филиппа Валуа, в панике спасавшегося бегством, бросив гибнущую армию в битве при Креси. Начав с сожалений о старых временах, когда во главе французского войска были герои вроде Карла, Роланда и Оливье [1088], поэт переходит к характеристике человека «с сердцем зайца»: Благородный как

Эти строки свидетельствуют о презрении, которое поэт счел нужным выразить по отношению к полководцу, оставившему войско ради спасения собственной жизни. По мнению поэта, человек, несущий ответственность не только за себя, но и олицетворяющий королевство, не должен ставить под сомнение свою личную храбрость, поскольку в противном случае его позор ложится также не только на войско, но и на все государство: «Не стал бы ты [Филипп. — Е. К .] зайцем, не потеряла бы Франция честь» [1091].

Идеальным сюжетом, позволяющим историографам порассуждать о трусости венценосных противников Англии, стали рассказы об отказе последних в оказании помощи осажденным англичанами городам и крепостям. Хронисты подробно описывали, как в 1347 г. после целого года осады горожане и гарнизон Кале продолжали оказывать сопротивление англичанам. Несмотря на переносимые тяготы, дух обеих сторон, как свидетельствуют историографы, был по-прежнему силен: осажденные надеялись на помощь своего короля, верность которому они мужественно доказали, а осаждающие верили, что в любом случае победа останется за ними, поскольку сам Господь поддерживает их в борьбе за правое дело. Генрих Найтон и Роберт из Эйвсбери рассказывают поистине драматическую историю. Согласно их версии, король Эдуард, перехватывая письма защитников города к Филиппу Валуа, скреплял их собственной печатью и отправлял по назначению. В этих письмах капитан Кале заверял французского короля в том, что жители по-прежнему верны ему, но поскольку горожане съели не только лошадей, но собак, кошек и даже крыс, то, если помощь, которую они ждут от своего сюзерена, не подоспеет в скором времени, у них нет другого выхода, как выйти из города в открытое поле с оружием в руках и погибнуть в битве с англичанами, ибо «лучше умереть с честью на поле боя, чем есть друг друга» [1092]. Оба хрониста объясняют поступок английского короля внутренним благородством, но, с другой стороны, в письмах горожан Кале к Филиппу VI не было никакой секретной информации: и без них можно было догадаться, что осажденный в течение нескольких месяцев город держится из последних сил. В конце июля король Франции, решив снять осаду с Кале, с огромной армией подошел к городу [1093]. Однако, страшась вступить в бой с английским войском, пусть даже измотанным долгой осадой, Филипп Валуа начал вести с Эдуардом III переговоры о мире, идя на это, как подчеркивают оба автора, не из-за миролюбия, а по трусости. Но поскольку ни одна из сторон не могла принять условия мира, на которых настаивала другая, «узурпатор» предложил второму претенденту на престол разрешить спор Божьим судом через поединок, на который каждый противник должен был выставить по версии Роберта из Эйвсбери четырех рыцарей [1094], а согласно Найтону — пять или шесть [1095]. Веря в то, что Господь непременно дарует ему победу, и не желая напрасного пролития христианской крови, Эдуард III с радостью откликнулся на предложение кузена. Но, «услышав о великодушном согласии короля Эдуарда, названный господин Филипп не захотел ждать результата битвы»: той же ночью он сжег свой лагерь и бежал [1096]. Таким образом, по мнению англичан, Филипп продемонстрировал не только трусость, но и сомнение в законности своих прав на корону. И хотя столь подробно эту историю о низком и бесчестном поведении Филиппа Валуа рассказывают только Генрих Найтон и Роберт из Эйвсбери, остальные хронисты также с презрением отмечают, что из-за страха «узурпатора» перед англичанами огромная французская армия, уже находившаяся недалеко от города, отступила без сражения, оставив защитников Кале на произвол судьбы [1097].

Пример Кале отнюдь не единственный, на основании которого английские историографы делали вывод о том, что трусость Филиппа Валуа была гораздо сильнее его намерений выполнить монарший долг защищать подданных: еще в 1340 г. он, приняв вызов Эдуарда III, осаждавшего город Турне, отправился во Фландрию с большой армией, чтобы снять осаду и, сразившись с королем Англии, изгнать последнего из своих земель; однако, испугавшись вступить в бой, отошел от города в страхе [1098]. В изображении англичан наследники Филиппа Валуа также не отличались особой смелостью, столь характерной для потомков Эдуарда III: даже Иоанн II, который, по мнению современных исследователей, совершил массу полководческих ошибок именно из-за стремления быть не только королем, но и идеальным рыцарем, предстает в английских хрониках жалким трусом, отступившим от Сент-Омера [1099], узнав о многочисленности английского войска. В 1385 г. у Карла VI не хватило смелости воплотить в жизнь его грандиозный план по отвоеванию у англичан Кале [1100], он же в 1415 г. не оказал помощи защитникам Арфлера, «которые еще очень долго ждали поддержки от своего короля, уже после того срока, к которому она была обещана» [1101]. В 1418 г. жители Руана в течение полугода удерживали город, поддерживаемые известиями о том, что «король Франции, дофин, герцог Бургундии и вся французская мощь собирается на помощь Руану, чтобы снять осаду». Даже съев «всех кошек, собак, лошадей, крыс и мышей» и видя, как «многие сотни» их, в том числе дети, умерли от голода, они верили в избавление благодаря помощи короля. История о письмах горожан к Карлу VI, пересылаемых через руки Генриха V, в точности повторяет рассказ об осаде Кале войском Эдуарда III. Король Франции не пришел на выручку защитникам Руана. Английские хроники, а также знаменитая поэма Джона Пейджа ярко передают потрясение, испытанное осаждавшими, когда они вошли в город, в котором «на одного живого приходилось десять-двенадцать мертвых» [1102].