Натан Эйдельман - «Быть может за хребтом Кавказа»

Тем не менее 35–40 лет назад, когда простая, ясная, притягательная концепция Нечкиной набирала силу, казалось, что только один факт мешает, осложняет картину полного единства Грибоедова с деятелями тайных обществ: конфликт автора «Горя от ума» с Бурцовым из-за проекта. В книге «А. С. Грибоедов и декабристы» прямо написано, что это единственный эпизод, свидетельствующий о сколько-нибудь серьезных противоречиях [Нечкина, с. 525].

Но в 1951 г. и это препятствие опрокинуто. Исследовательница восточной политики России О. П. Маркова сделала важное открытие, которое было опубликовано в научном сборнике «Исторический архив».

В Отделе письменных источников Государственного Исторического музея среди бумаг Г. В. Розена (главнокомандующего на Кавказе в 1831–1837 гг.) была найдена еще одна рукопись той самой рецензии на проект Грибоедова, которая традиционно считалась бурцовской. Текст несколько отличался от того, что опубликовал Мальшинский в конце XIX столетия, однако огромные текстуальные совпадения снимали всякое сомнение: подлинник со следами авторской правки! И при всем при этом в найденном тексте упоминался… полковник Бурцов и какая-то его критика проекта!

Судя по тому, как рецензент толкует о Бурцове, ясно, что автором найденного документа декабрист никак быть не мог.

О. П. Маркова по почерку и некоторым другим приметам установила, кто был оппонентом Грибоедова и Завилейского.

Им оказался генерал Михаил Степанович Жуковский, начальник интендантской службы при Паскевиче (см. [Маркова, с. 324–390]).

Таким образом, мы теперь располагаем двумя близкими редакциями отрицательной рецензии на грибоедовский проект.

Первая (о которой уже говорилось выше) — в архиве Паскевича [ЦГИА, ф. 1018, оп. 3, № 234], на нее опирался в своей публикации А. П. Мальшинский. Вторая — среди бумаг преемника Паскевича на Кавказе (Исторический музей; публикация Марковой).

Вопрос о происхождении двух редакций и подробное их сопоставление — дело специального научного, текстологического исследования. Мы же ограничимся только несколькими наблюдениями.

1. Текст «для Паскевича» носит более черновой характер, нежели рукопись в архиве Розена: в нем много зачеркиваний, вставок, выносок и т. п. Очевидно, при копировании рукопись еще раз отделывалась.

2. За некоторыми исключениями, рецензия для Паскевича содержала более резкие, отрицательные формулировки, нежели позднейшая ее редакция (они уже приводились в предыдущей главе), общий же смысл двух рукописей одинаков.

Полагаем, что вторая редакция специально делалась для генерала Розена уже после смерти Грибоедова — в начале 1830-х годов (иначе более отшлифованный беловик тоже попал бы в архив Паскевича).

3. Мальшинский считал, что замечания на рукописи Грибоедова сделаны самим Паскевичем, а также рецензентом (Бурцовым). Это неверно: Паскевич в столь сложные материи не углублялся, поручая труд доверенным лицам.

Обе редакции — труд генерала Жуковского [24] .

Что за человек?

Скудные отзывы современников в общем неблагоприятны; самый лестный, кажется, такой: «Жуковский человек старый, наметанный в бумажных делах, но новый в крае, ничего не постигал в тогдашней суматохе» [ИРГ, арх. Вейденбаума. Картотека].

О Жуковском известно, что он из дворян Полтавской губернии, служил еще в 1790-х годах у Румянцева и Суворова, участвовал едва ли не во всех походах первой трети XIX в., долгое время находился под судом «за оказанное корыстолюбие», имение же было взято в счет недостачи; дела были бы совсем плохи, но выручил Паскевич: он пригласил возглавить интендантское дело (вместо изгнанных «ермоловских хозяйственников»), возил Жуковского за собою в персидские и турецкие походы, а потом забрал в Польшу. «Счета интендантов Грузии, — сообщает мемуарист, — были в ужасном положении. Жуковский стал вмешиваться и в дела, расстраивая Паскевича всякими наговорами. В 1829 г. уже почти перестал заниматься по интендантской части, употреблялся для доносов и тайных следствий, ездил к Паскевичу для откровенных бесед» [там же].

Тем не менее снабжение русской армии, углублявшейся в пределы Персии и Турции, было относительно сносным (не то что позже, в Крымскую войну), и это официально считалось большой заслугой Жуковского. Во всяком случае, после окончания войны он получает Владимира 2-й степени, Анну 1-й степени и огромные денежные пожалования (см. [РА, 1894, № 1, с. 36–37]).

Даже такой верный ермоловец , как Денис Давыдов, признавал: «Но что в Паскевиче заслуживало величайшей похвалы — это примерная заботливость о снабжении армии провиантом. Этим редким и неоцененным качеством, вынуждавшим его часто терять много драгоценного времени, он превзошел многих полководцев, под начальством которых я когда-либо служил в течение моего военного поприща» [Давыдов, с. 505].

Автор настоящей работы в поисках других следов полемики «Жуковский — Грибоедов» старался познакомиться с немногими сохранившимися бумагами генерала. В Пушкинском доме в Ленинграде отложилось несколько десятков писем Жуковского к жене с Кавказа. Генерал-интендант постоянно напоминает о своей материальной зависимости от службы, повторяет, что «должен был спешить к должности» [ПД, ф. 513, № 15, л. 168]; он регулярно посылает домой трофеи, в частности персидские шали, порою довольно оживленно излагает впечатления.

17 июня 1827 г. из Эчмиадзина : «Вот, мой милый друг сердечный, где я теперь — у подошвы горы Арарат, славной Ноевым пристанищем. Но гора сия, среди зноя, какой мы на равнине терпим, покрыта снегом, и потому остаток ковчега Ноева невидим. Кажется, эти места слишком согрешили, в них нет теперь той прелести, какою история восхищает нас» [там же, л. 171]. 15 декабря того же года из Тебриза : «Мы живем в харемах серальских; где заключены были красавицы наследника шаха, теперь дежурства да канцелярия. Я живу в жилище главного евнуха, который был стражем над стражами сералей… Вот как превратны судьбы человеческие в мире» [там же, л. 196].

После окончания персидской кампании Жуковский восхищен «миром блистательным, какого и не ожидали… Кроме новых земель — 10 куруров, 20 миллионов серебром; половина уже в наших руках, в моем интендантстве» [там же, л. 213].

Как видим, генерал в общем занят теми же делами, что и Грибоедов; они рядом в одних местах — дипломат «выбивает» куруры, интендант их приходует. Однажды на жалобы и упреки супруги Жуковский отвечает словами, заставляющими вспомнить, что перед нами рецензент грибоедовского проекта: «Ты пишешь, мой друг, что мы пользуемся здесь азиатскою роскошью. Эта роскошь в повестях только привлекательна, а здесь, в натуре, весьма незавидна. Когда повести писаны, тогда европейской утонченной роскоши еще не было. Теперь азиатская роскошь — скотская, непривлекательная для европейца с понятиями высшими. […]