Натан Эйдельман - «Быть может за хребтом Кавказа»

1817 г. — пушкинская ода «Вольность».

1818 г. — пушкинский ноэль («Ура! В Россию скачет…»), эпиграмма на Карамзина («В его истории изящность, простота…»), послание «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы…»).

1819 г. — пушкинская «Деревня», эпиграмма на Аракчеева («В столице он капрал…»), эпиграмма на Стурдзу («Холоп венчанного солдата…»).

Около 1820 г. — «Отечество наше страдает…» Катенина.

1820 г. — «К временщику» Рылеева, пушкинская эпиграмма на Аракчеева («Всей России притеснитель…»).

1821 г. — «Кинжал» Пушкина.

1822 г. — «Послание цензору» Пушкина, «К друзьям», «Певец в темнице» Раевского.

1822–1824 гг. — агитационные песни Рылеева и А. Бестужева.

1825 г. — «Гражданин» Рылеева, элегии Языкова («Свободы гордой вдохновенье!..» и «Еще молчит гроза народа…»).

«Горе от ума» Грибоедова.

1824–1825 гг. — «Подблюдные песни» А. Бестужева.

1825 г. — «Вакхическая песнь» Пушкина, «Исповедь Наливайки» Рылеева, «На смерть Чернова» Кюхельбекера.

1826 г. — пушкинский «Пророк», последние стихи Рылеева («Тюрьма мне в честь, не в укоризну…»), «Не вы ль убранство наших дней…» Языкова.

В начале 1827 г. — пушкинское «Во глубине сибирских руд…»

Через год — «Наш ответ» Одоевского.

Эта летопись представляет события декабристской истории, сопоставимые с конституционными проектами, революционными катехизисами, боевыми планами, уставами (впрочем, именно устав тайного Союза благоденствия советовал заговорщикам распространять мнение, «что сила и прелесть творений не состоит в созвучии слов, ни в высокопарности мыслей, ни в непонятности изложения, но в живости писаний, в приличии выражений, а более всего в непритворном изложении чувств высоких и к добру увлекающих; что описание предмета или изложение чувства, не возбуждающего, но ослабляющего высокие помышления, как бы оно прелестно ни было, всегда недостойно дара поэзии» [Оксман. Декабристы, с. 98].

Всего, по подсчетам М. К. Азадовского, литературным творчеством занимались более ста декабристов [ЛН, т. 59, кн. I, с. 776–777].

При всем общественном значении прогрессивной поэзии последующих десятилетий никогда, ни на одном этапе российского освободительного движения стихотворения, оды, баллады, поэмы, сатиры, эпиграммы не играли такой исключительной роли, как в декабристское время. Декабристской молодежи постоянно «не хватало» своих стихов, и их регулярно заимствовали у поэтов других направлений; многие сочинения авторов, никогда не числивших себя по тайному обществу, — от Гнедича до Жуковского — объективно, порою даже против воли сочинителей, служили делу вольности.

Плотное стиховое обрамление заговора, естественно, было не раз оценено современниками. Еще в 1816 г. декабрист М. С. Лунин (согласно воспоминаниям И. Оже) утверждал, что «стихи — большие мошенники; проза гораздо лучше выражает все идеи, которые составляют поэзию жизни. […] В рифмованные строчки хотят заковать мысль в угоду придуманным правилам и в ущерб смыслу. […] Наполеон побеждал и писал прозой; мы же, к несчастью, любим стихи. […] Стихи годятся как забава для народа, находящегося в младенчестве. У нас, русских, поэт играет еще большую роль: нам нужны образы, картины; Франция уже не довольствуется созерцанием, она рассуждает» [РА, 1877, № 3, с. 521].

Лунин верно отмечает, что революционные события во Франции куда более, чем в России, были связаны с прозой, художественной публицистикой Вольтера, Руссо, Дидро. Притом, однако, декабрист, возражавший против стиховой «забавы», сам был сильно привержен русской, французской, польской поэзии (и вдобавок выше прозы ставил музыку); среди декабристов, сочинявших стихи, — Николай Тургенев, который притом рассуждает (в 1819 г.) о неудовлетворительности русской литературы, так как «поэзия и вообще изящная литература не может наполнить души нашей, открытой для впечатлений важных, решительных». Еще несколько лет спустя сходные строки выходят из-под пушкинского пера: «…просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует. Проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты для изъяснения понятий самых обыкновенных…» [П., т. XI, с. 34].

Пушкин, «сетующий» на слишком большую роль поэзии в России, — случай знаменательный! Важно при этом, что названа и одна из главных причин подобного явления: в XVIII — начале XIX в. российское просвещение, национальное самосознание, бурно развивающаяся общественная мысль легче и быстрее находили способ оптимального самовыражения в поэзии. После петровских реформ именно в сфере стиха происходили главнейшие литературные события: Тредиаковский, Кантемир, Ломоносов, Сумароков, Державин, Крылов, молодые поэты конца XVIII — начала XIX столетия, и в их числе Жуковский, Батюшков, наконец, Пушкин, создали и, можно сказать, освоили русский поэтический язык, приноровленный к новым понятиям и потребностям. Другие литературные жанры, мучительно ломая застарелые рамки, также добились немалого (достаточно вспомнить драматургию Фонвизина, прозу Радищева!), однако «революция в прозе» требовала больше времени, перелом шел медленно и определился только в 1790–1820-х годах «Письмами русского путешественника», «Историей государства Российского» и другими сочинениями Карамзина. Позже, перечисляя то, что «наша словесность с гордостию может выставить перед Европою», Пушкин назвал несколько произведений поэтических, из прозы же только «Историю» Карамзина.

Таким образом, в декабристскую эпоху молодые офицеры, вступавшие в тайные общества, а также сочувствующий им круг, «предпочитали» поэзию точно так же, как в середине и второй половине XIX в., при всем политическом значении тогдашней поэзии, особенно Некрасова, в формировании общественного сознания первенствовали проза и публицистика (Белинский, Герцен, Чернышевский, Писарев, Тургенев, Гончаров, Щедрин, Толстой, Достоевский).

Поэтические склонности и поступки декабристской молодежи стимулировало ожидание «вольности святой», которое поэт сравнит с любовным порывом; стремление к подвигу, самоотречению постоянно создавало поэтическую атмосферу, поэтический мир в самом широком смысле. Поэзия как форма литературы — стихи Рылеева, Кюхельбекера, Одоевского, Катенина и других декабристов-стихотворцев — была одним из замечательных проявлений новой нравственности, восторженных, героических, жертвенных мотивов, характерных для всего движения. («Все они красавцы, все они таланты, все они поэты», — определит декабристское поколение Б. Ш. Окуджава.)