Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

— Дали трёхдневный паёк, — возразил Павел.

— С чем ты пришёл? С пустым вещевым мешком. Что принёс детям? Вшей. Вы трусы. Вы ничего не требуете. Вашу станицу назвали волостью [12] В результате политики расказачивания. ( Прим. ред. ) и вы молчите. Не так давно вы сами на Дону выбирали себе власть, от хуторного атамана до атамана общевойского. Теперь вам власть сажают. А вы молчите. Вам будут мочиться на голову, а вы будете молчать. Так из вас вытравили казачий дух, казачью смелость, честь. Вашу землю казачью сделали общенародной собственностью, вы и тут ни слова.

Ваши предки завоевали волю, свободу, землю. Всё это вы потеряли. А кто будет от вас родится? Такая же сволочь, как и вы. Украинцы говорят: «совыня никогда не родит сокола». Так как же можно выходить за вас замуж? Чтобы рожать сволочь?

Даша выхватила кнут у Павла, прыгнула в сани, огрела кнутом коня, который от испуга встал на дыбки.

Девушка передёрнула вожжи и лошадь пошла полной рысью. При въезде в станицу остановила, перевела на шаг. Подъехав к воротам, Павел и Даша одновременно выпрыгнули из саней, чтобы открыть ворота. Павел тихо заговорил:

— Дашенька, прости меня ради Христа. Я сказал в шутку, а получилось вон как. Мы живём в одной семье, а в семье должен быть лад. Я боюсь, что если мы будем ссориться, то Михаил Иванович обоих нас выгонит.

— А если нас выгонят, мы выдём из их ворот в костюмах Адама и Евы. У меня же ничего своего нет.

После размолвки с Дашей Павел всячески старался ей угодить. Несёт Даша воды от колодца в стряпку, Павел тут как тут, выхватывает вёдра и несёт. А однажды вышла она из стряпки с двумя вёдрами корма для свиней. Павел ухватил вёдра и — рысью к свинарнику. Даша до свинарника и полпути не прошла, а Павел уже возвращается. Даша, не глядя на Павла, взялась за вёдра:

— Ты, Павел Фомич, никак мылиться начинаешь? Не надо, не мылься, бриться всё равно не придётся.

— Как сказать. Может и выпадет такой случай. Знаешь чего петушок думает, когда за курочкой гонится? — спросил Павел.

— Не знаю. На курином языке разговаривать не приучена. Отдай вёдра, кочет! — Девушка рванула вёдра, да так сильно, что Павел не удержал их. С тех пор они не разговаривали. Только тогда, когда Даша и Павел повезли Ивану Ананьевичу перед самым Рождеством скоромные продукты и мальчикам обновы, пошитые Дашей, Павел дорогой сказал:

— Даша, я люблю тебя. Не отдам никому, окромя Евгения. Коли он придёт, слова не скажу. Не пойдёшь, сам за руку возьму и отведу к нему, любого другого убью. И давай больше об этом не говорить. Готовь себя морально за меня выйти.

Когда Павел и Иваны ездили на мельницу, а ездили они больше недели, Михаил Иванович провернул дерзкое, но чрезвычайно нужное и полезное дело.

Михаил Иванович составил план ночью, а утром докладывал его в волостном правлении. Он говорил:

— Раздачей муки по ведру на едока мы не ликвидировали опасность голода. Округ, как говорит Иван Павлович, отказался нам помочь. Спасаться нам надо самим.

— Но как? — спросил Степура.

— Надо поехать в Придубровские хутора, изловить дезертиров, провести собрание, объявить амнистию. Оружие у них не забирать для полного доверия. Сказать дезертирам: «Когда вы поймёте, что оружие вам не нужно, то сами принесёте в сельский совет и сдадите».

В пятницу Михаил Иванович, Иван Павлович, Степура и шестнадцать казаков-призывников, пешие, так как поехать было не на чем, дошли до Михеевского хутора и вошли во двор Родиона Земцова. В субботу выследили дезертиров идущих домой, задержали, уговорили собрать собрание и решили дальнейшую судьбу дезертиров вместе с жителями станицы.

На собрании дезертиры постановили выйти из Дубравы и жить дома, но оружие оставить при себе. Михаил сказал:

— Братья казаки! Раз вы теперь равноправные граждане, я обращаюсь к вам с великой просьбой. Помогите умирающим от голода жителям станицы.

Присутствующие на собрании местные женщины подтвердили, что в станице голод. Они были в станице, ночевали и видели голодных и раздетых людей. Решили: с завтрашнего дня начать собирать пшеницу и рожь, кто сколько даст, можно и просо.

— По три чувала со двора, — сказал Костя Земцов, избранный председателем сельского совета на этом собрании.

— Константин Яковлевич, никаких налогов. Ради Иисуса Христа и сколько кто может, — пояснил Михаил.

— Понял, Михаил Иванович, — ответил Костя.

Красненький известил Михаила Ивановича о том, что сегодня придёт зерно с Придубровских хуторов, и просил принять участие в развозе муки. Решено было раздавать по четыре ведра на едока.

На развоз муки поехали Михаил Иванович и Иван Семёнович на лошадях, и Павел на паре волов.

Когда Михаил Иванович подъехал к ветрякам, то одновременно из степи подошли и стали тёплые сани, запряжённые парой лошадей. Из саней поднялся мужчина в казачьем зимнем обмундировании. Когда он скинул с себя тулуп, Михаил узнал в нём Костю Земцова.

— Здрово, Костюня, твои идут подводы?

— Здорово, Михаил Иванович. Мои. Идут шестнадцать конных подвод по восемь мешков. Двенадцать бычьих подвод по восемь мешков. Всего двести девяносто шесть мешков по пять пудов в мешке. Одна тысяча четыреста восемьдесят пудов всего. Завтра прибудут обозы с Астахова и Никулина, — пояснил Костя.

— Спасибо, Костюня, советуйся с ветрячником, куда сколько сгружать, а я поеду насчёт амбаров. Друзья мои, грузите без меня. Я скоро вернусь, — сказал Михаил.

Мартына Лукича Михаил нашел во дворе. Поздоровавшись с ним за руку, Михаил попросил предоставить амбары под зерно для голодающих, которое собрали в Придубровских хуторах.

— Кто это придумал? — поинтересовался Мартын Лукич. Такая мысль могла возникнуть в умной голове. В голове Горшкова такая мысль не возникла бы по природе.

— Мартын Лукич, если Вы согласны послужить людям, то пойдите в совет и заявите об этом Ивану Павловичу.

Единственное, что Мартын Лукич спас от «саранчи» — три куля одежды, он спрятал их под Хопёрским обрывом, где непролазь крапивы и бирючины [13] Бирючина — крушина. ( Прим. ред. ) . Досчитав кули, Мартын Лукич оделся в штаны с лампасами, лаковые сапоги, офицерскую шинель, папаху с красным верхом и золотым позументом. Шёл Мартын Лукич не спеша, почти строевым шагом так, как ходил на службу в Станичное Правление, когда он восемь лет подряд служил помощником станичного атамана по военным делам.

Встречных людей он приветствовал чуть заметным наклоном головы. А встречные останавливались, смотрели Мартыну Лукичу вслед с удивлением и радостью и улыбались. За последний год люди станицы привыкли видеть себя и других плохо одетыми, кособокими, безрукими, а то и на костылях, удручённых голодом и холодом.