Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

— И вроде как урожай отменный бывает там, где прошел Белый туман, — сказал Михаил.

— И об этом говорили дед и родитель. Урожай был невероятный: по пятьсот мер с десятины, животные рожали по двойне. Наблюдались двойни и у людей, — подтвердил Алексей Иванович.

Помолчав, он продолжил:

— Старость и немочь, пришедшая к нам, слава Богу с опозданием, заставляют нас покидать родной дом и переходить, как сказал Михаил Иванович, на попечение детей. Приходиться резать по живому, но ход жизни неотвратим. Не сможете ли Вы, Михаил Иванович, помочь нам перебраться в Михайловку? «Так вот зачем он нас пригласил», — подумал Михаил.

— За услугу я отдаю дом, что в доме и что во дворе. Дом этот стоит на настоящем фундаменте, а не на подвалках [28] Подвалки — завалинки, стойки. ( Прим. ред. ) , как тогда строили наши предки. Фундамент делали церковные строители, когда пристраивали что-то к нашей церкви. Стены по окна дубовые, а выше — осокорь [29] Осокорь — дерево рода тополь. ( Прим. ред. ) . Крыша крыта в тысяча девятьсот пятнадцатом году — цинковым листом.

— Завтра утром я пригоню арбу. Вы погрузите, что надо. А послезавтра поедем утром, часов в пять — шесть. Ночевать будем в Жукове, — сказал Михаил.

— Дай, Господи, чтобы так случилось, — закончил Алексей Иванович.

Дорогой домой Михаил говорил:

— Вот, Катя, и дом Павлу.

— Я очень рада, это очень хорошо. Но я, Миша, начинаю бояться, — сказала Катя.

— А чего ты боишься? — спросил Михаил.

— Ты, Миша, помнишь мою бабушку по матери?

— Цыганку?

— Цыганка или молдаванка, но очень она была веселой, говорливой и знающей. Умерла она на сто пятом году. Она знала много былей и небылиц и рассказывала их на посиделках. А посиделки собирались у нас ради неё. Она плохо ходила. Так вот она говорила, что жизнь наша, как полосатая дерюга: полоса белая, полоса черная. Когда жизнь удачная, это светлая полоса, надо хорошо работать и делать запасы на черную полосу. Но прибыток должен быть средним. Большой прибыток белой полосы во время черной полосы сам весь уйдет да с собой еще прихватит, — говорила Катя.

— Я это слышал, когда служил в белых.

— А что ты слышал, Миша, когда служил в красных?

— Ничего путевого. Что там можно было услышать кроме мата и вранья?

Утром Михаил сам убирал лошадей. Иван Семенович спросил:

— Я что-либо делаю не так? Так скажи.

— Брат Иван, все так и всегда так. Только предстоит поездка. Вот за завтраком все и расскажу.

За завтраком Михаил говорил:

— У нас подошли быки-третьяки. Семь штук: пару Ивану Семеновичу, пару — Ивану Павловичу, пару — мне, и один бык Павлу Фомичу. У нас подошли телки — шесть штук. Отелившаяся — наречена Даше. Сегодня — завтра отелятся — Ивану Семеновичу, Ивану Павловичу, Марии Фоминичне, Екатерине Ивановне. Марии Фоминичне пойти в овчарню, наметить себе две старых овцы. Следить за окотом и стричь. Мария Фоминична у нас работает больше всех — с рассвета и до поздней ночи. Вот ей две лишних овцы. Можете свой скот взять по домам, но я не советую этого делать до весны. Здесь у них свой дом, они свыклись, пьют теплую воду из колодцев, а там вам надо гонять на Хопер, к Тюсиной яме поить в проруби. Они не знают проруби и могут оставаться без питья. Да напившись ледяной воды, им идти целых две версты, а то и больше. Но воля ваша.

Сегодня мы отведем большую арбу Плохотиным, они погрузятся, а завтра мы с Павлом Фомичем перевезем их в Михайловку. Иваны, Екатерина Ивановна, Мария Фоминична, Даша, Иван Павлович остаются под руководством Ивана Семеновича. Тебе, Иван Семенович, надо немедленно переделать стряпку Федора под телятник: зашить печь досками, сделать ясли, коробочки для мела и соли. У нас где-то был лизунец. Установить круглосуточное дежурство у телок. Заправить пять — шесть фонарей. С фонарями обхадитесь аккуратно.

— На обратном пути заберите, пожалуйста, из Кумылги учителя, — попросила Даша.

— Заберем обязательно, — заверил Михаил.

Когда после завтрака повезли арбу ко двору Плохотиных, заехали на ветряк. Там забрали два мешка муки и два мешка пшена и завезли в дом Мартына Лукича:

— Радуйтесь. В вашем полку прибывает казак. Ему мешок муки и мешок пшена, а остальное вам, — обратился Михаил к врачам, живущим в доме Мартына Лукича.

С Христиной состоялся такой разговор:

— Христина Петровна, я знаю, что жить одной скучно и трудно, но…

Христина резко оборвала его:

— Хватит. Один раз я хотела, чтоб ты пожалел меня, но ты оказался неспособным, сбежал как трус. Если есть другие разговоры, говори, а нет — уходи.

— Есть. К нам из Кумылги переезжают два врача. Одного я предлагаю тебе в постояльцы. Алексеевский казак, одинокий. Главное состоит в том, что ты станешь с ним работать. Он лечит зубы, делает зубы и вставляет их. Через год ты будешь делать и вставлять зубы.

— Ладно, везите. Посмотрим.

В день отъезда Плохотиных в Михайловку, Михаил заехал за ними в пять часов утра, привязал лошадей и вошел в дом. Его ждали. Присели «на дорожку» и стали распологаться в кибитке.

— Там четыре тулупа, заворачивайте стариков и заворачивайтесь сами, — указывал Василию Михаил.

Дом закрывал Алексей Иванович. Воткнув ключ в скважину замка, он прислонился головой к косяку двери, плечи его дрогнули. Михаил шагнул за угол дома, чтобы дать Алексею Ивановичу проститься с домом, где родился и прожил безвыездно, за исключением службы в полку, восемьдесят пять лет. Попрощаться навсегда. Больше он никогда не услышит скрипа входной двери и половиц в чулане зимой. По скрипу половиц в чулане Алексей Иванович определял силу мороза. Не почувствует запаха своей прихожей, запаха испечённого на поду русской печи, затеянного на хмелинах [30] Хмелина — сухие дрожжи из хмеля и отрубей. ( Прим. ред .) с добавлением тмина хлеба. Запаха взвара [31] Взвар — компот. ( Прим. ред. ) из яблок, вишен, груш, слив, тёрна, шиповника. Запаха отвара на чай из трав: душицы, мяты, зверобоя, иван-чая, а если зимой, то и запаха тыквы, испечённой в вольном духу русской печи. Закрыв глаза, Алексей Иванович видел свой огород: на косогоре лежат полосатые арбузы, фунтов по двадцать пять, дыни жёлтые, спелые. А внизу огорода: огурцы, помидоры, сладкий перец, морковь, свёкла и неподъёмные вилки белокочанной капусты. Этого ничего и никогда у него больше не будет. Через пять — шесть минут Алексей Иванович оторвался от двери, пряча лицо в стоячем воротнике полушубка, протянул руку с ключом и сказал шёпотом:

— Бери, Михаил Иванович, владей и распоряжайся. Я доволен, что дом мой перешёл в твои руки. Он не будет обижен. Его будут ремонтировать, красить, любить.

Поездка была удачной. Всю дорогу старики или спали, или разговаривали, удивляясь тому, что в кибитке так тепло.